Пустой мир 2. Война за престол

========== Глава 8. Сила и месть. ==========

Глава 8. Сила и месть.

Месть — это удовлетворение чувства чести, как бы извращенно, преступно или болезненно это чувство подчас ни проявлялось.

Йохан Хёйзинга

Тристанский замок с самого своего основания расширялся, перестраиваясь, достраиваясь и получая новые сектора. Высокие крепостные стены захватывали все больше территории, поднимались все выше в небо высокие башни. Все больше места уходило под защитные купола внутренних дворов, постепенно обраставших новыми и новыми шпилями оборонительных башен и грубых четырехугольников башен универсальной защиты, ощетинившихся орудиями и ракетными установками. Глядя на это величие, невольно можно забыть, что внизу, под фундаментами грандиозных оборонительных систем и жилых комплексов, находится не меньшая по размерам структура, вгрызшаяся глубоко в толщу породы Рейнсвальда, разделенная на множество самостоятельных секций, ангаров, комплексов и им подобных помещений.

В закрытых внутренних доках, спрятанных внутри естественных пустот острова, стояли на приколе, проходили ремонты или профилактические проверки корабли охранного флота, под каменными сводами закрытых ангаров стояли сотни боевых машин, от легких установок легкой кавалерии до сверхтяжелых танков «Викинг». В не меньших по размерам складах ожидали своего часа миллионы единиц стрелкового оружия, сотни тысяч тонн боеприпасов и снаряжения, гигантские стратегические ракеты со смертоносными боеголовками, способные уничтожить половину острова. Еще глубже, скрытые от посторонних глаз, работали научно-исследовательские центры, проводились запрещенные эксперименты и никогда больше не выходящие из своих лабораторий ученые толкали вперед технический прогресс бароната, слишком засекреченные, чтобы жить, но и слишком важные, чтобы умереть.

Немногие знали так же и о тюремных блоках, предназначенных для особо важных пленников, чьи жизни еще могли пригодиться баронату, но о чьем существовании никто не должен был больше знать. Глубоко спрятанные в толще земли низкие и длинные коридоры, с одинаковыми комнатками пять на пять метров, где за тяжелыми стальными решетками и прикрывающими их силовыми полями продолжали свое существование враги бароната. Их жизни еще могли оказаться полезны, и их знания нужны для баронов или планов, или же просто те, кого нельзя убивать, но нельзя и оставлять на свободе. Весь их мир ограничивался теперь пластитековыми стенами и единственной лампочкой под потолком, а так же той частью коридора, что можно увидеть из-за решетки, где каждые три часа проходит дежурный дроид, цокая по каменному полу металлическими ступнями. В той еде, какой их кормили, кроме всех необходимых для жизни питательных элементов находились наркотики, замедляющие мышление и восприятие, чтобы люди не сходили с ума, запертые в одном и том же месте. Так что многие просто целыми днями сидели в углу своей небольшой камеры и глядели в коридор, отсчитывая количество проходов стражника, хоть таким образом еще не теряясь во времени. Некоторые все равно постепенно начинали впадать в безумие, пытаясь вырваться или покончить жизнь самоубийством, но тогда просто увеличивали дозу наркотиков в пище и поставляемом в камеры воздухе, и пленники успокаивались, с беспричинной улыбкой теряя последние остатки рассудка.

В такую камеру угодил и Тарваил Гористар, все-таки выживший в сражении под крепостными стенами Тристанского замка, первый за последние несколько столетий захватчик, пришедший с оружием в руках на земли феода. Проигравший, но все равно не сломленный, хотя теперь его жизнь вряд ли можно было называть счастливой, равно как и называть везением его выживание. Он не помнил, почему остался жив, последним, что отпечаталось в памяти, были тристанские солдаты, наносящие по нему все новые и новые удары, но, видимо, так до конца и не добившие. Может быть, его опознали по командирской комплектации боевого костюма, а может, просто забрали в плен и определили, кем является на самом деле только на сортировочном этапе. В принципе, вариантов много, и не было никакого смысла пытаться понять, каким именно оказался здесь, но мысли Тарваила никак не могли успокоиться. Он должен был думать, просто обязан, если не хотел сойти с ума и превратиться в один из тех безвольных овощей, существовавших в других камерах. Жизнью назвать то, как они проводили день за днем в этих катакомбах, считая шаги охранника, язык не поворачивался, но, повторять их участь Тарваил не собирался, слишком верил в себя. Его еще не сломали, и тот стальной стержень, удерживавший его гордость, оставался на месте, и пока еще его голову не покинули мысли о побеге.

Конечно, они посещают каждого, кто сюда попадал и понимал, что ничего больше в его жизни не изменится, останутся только эти стены, яркий свет лапочки, шаги охранника и безвкусный питательный суп в пластиковой миске, три раза в сутки появлявшийся из небольшой дверцы в стене. Только из таких камер сбежать невозможно, просто некуда, остается лишь смириться со своей участью, либо же постепенно сходить с ума в бесплодных попытках найти несуществующий выход.

– Эй! Я требую немедленно вызвать ко мне барона Тристанского! Я из дворянского рода! Я Гористар, мать вашу, и так просто с рук вам это не сойдет! – с внезапно накатившимся на него приступом бешенства Тарваил в очередной раз вцепился в решетку, криками пытаясь привлечь к себе внимание стражников, обязанных реагировать на подобные буйства пленников. Дроид не подошел, и сколько бы ни кричал в пустоту, разрывая своими легкими застоявшийся здесь воздух, так и не пришел ни к какому очевидному результату. Только несколько ближайших пленников лениво подняли головы, пытаясь понять, откуда же исходит шум, но быстро потеряли интерес, сообразив, что это всего лишь новенький буйствует. Все рано или поздно успокаиваются, становясь такими же безвольными и беспомощными, окончательно отчаявшимися и отказавшимися от прежней жизни.

– Я Гористар! – почти заплакал Тарваил, сползая по решетке и в бессилии стуча по ней кулаками, рискуя разбить их в кровь. Давно уже не чувствовал страх, но сейчас это ощущение захватило его с головой, захлестывая сознание и сбивая с мыслей. Ни мутанты, ни монстры, ни живые люди не могли вселить в него чувство страха, поскольку с ними можно сражаться, а значит, можно и победить, но понимание того, что до конца своей теперь уже бессмысленной жизни будет заперт в этих четырех стенах, доводило его до исступления и неконтролируемой дрожи. Жизнь осталась там, где-то далеко наверху, где он сражался и убивал, где летали боевые корабли и громкие речи на пирах восхваляли его храбрость. Там льется вино, там жарится мясо, там огромные просторы и бесконечные небеса, прекрасные придворные дамы и сладострастные жрицы любви. Все это осталось где-то вдалеке, сохранилась лишь память об этом, рвущая его душу на части тем, что никогда больше ничего подобного уже не увидит. Он не был наивен и не верил, что Эдвард его выпустит, даже если его родной сын попытается выкупить или обменять отца. В таком бы случае его поместили бы в совершенно другой сектор, где нет такой отупляющей тишины и бессмысленности происходящего.

Сколько раз с того момента, как он очнулся здесь, мимо проходил охранник? Десять? Одиннадцать? Или сто одиннадцать? Никакого другого ориентира по времени здесь не было, но он не считал появления стражника, то ли сбиваясь со счета, то ли просто пока еще отказываясь заниматься подобным, но теперь, получается, не знал даже, сколько провел здесь времени, и что происходит за этими стенами. Может быть, когда-нибудь сюда ворвутся гористарские штурмовые отделения, взявшие замок и сломавшие крепостные стены, сделавшие то, что он не смог. Может быть, а может и не быть, но не стоит тешить себя подобными надеждами, хотя кроме этих надежд ему ничего другого и не остается.

Тарваил услышал звук открываемых дверей секции, но такое происходило крайне редко, всего лишь в двух случаях. Либо когда кто-то из местных пленников умирал, и надо было вынести тело, либо когда притаскивали новенького, кричащего от бессильной злобы, паники и ненависти. Сколько Тарваил здесь сидит, подобное происходило впервые, и он тут же прильнул к решетке, пытаясь разглядеть, что случилось в этот раз, еще не растратив надежду, как другие, и где-то глубоко в глубине души еще надеясь, что пришли за ним. Пусть даже для того, чтобы отвести на смертную казнь, все равно это будет гораздо лучше ожидающего бессмысленного существования.

Под таким углом ничего не разглядеть, нельзя даже вытянуть меж прутьев решетки руку, этому мешало жесткое силовое поле, но слух оставался прежним. Вместо равномерных постукиваний охранника, переставлявшего ноги с тем неповторимым ритмом, получавшимся только у боевых роботов, Тарваил услышал звуки подошв, по меньшей мере, нескольких пар сапог, стучащих по каменным плитам. А потом все-таки увидел шедших по коридору людей, тут же отпрянув в сторону и отскочив к дальнему углу своей камеры. Это был сам Эдвард Тристанский, молодой барон и тот, кому теперь обязан своим унизительным заключением, ударивший в спину и не давший даже погибнуть на поле боя.

И все же, душа его запела с непонятной надеждой на какой угодно исход, даже смертельный, когда Эдвард вместе с несколькими сопровождающими и кибернетическим адъютантом подошел к его решетке. Силовое поле перед бароном заморгало на несколько секунд и пропало. Решетка следом ушла в сторону, и между ними уже не было никакого препятствия.

– Приветствую вас, сир Гористар, - Эдвард чуть поклонился, словно издеваясь над принятыми традициями общения между дворянами, - Честно признаюсь, очень хочется съязвить по поводу вашего положения здесь и моего собственного гостеприимства, но, как мне кажется, вы не очень настроены сейчас шутить…

– Какая проницательность, - Тарваил не без труда поднялся на ноги. За то время, что успел провести здесь, суставы сильно затекли и никак не хотели слушаться, - Зачем пришли, барон? Еще раз унизить своего противника? Или вам просто приятно наблюдать, как те, кто действительно сражается за Рейнсвальд и его будущее, медленно умирают, потеряв надежду? Что ж, это, наверное, приносит вам удовольствие.

– Хорошо, что вы еще не растеряли вашу гордость, сир Гористар, - Эдвард оскалился, иначе описать улыбку, возникшую у него на лице, невозможно, - Мне было бы неприятно, если человек, убивший одного из моих лучших командующих, оказался бы так слаб психически, что не смог просидеть взаперти и недели. Однако давайте все же перейдем от обмена любезностями к делу, за каким сюда и пришел… - он дождался кивка от Тарваила, после чего продолжил, - Думаю, вы слышали, что я на Совете поклялся истребить всех Гористаров.