Путь к тишине. Часть 3

— Это важно для тебя?

— Мне важно знать, с кем или с чем я имею дело.

— Я Бессмертный, МакЛауд. Вполне живой, со свободной волей. Только немного иной, чем вы все.

— И поэтому претендуешь на знание истины?

Хранитель улыбнулся задумчиво и немного печально:

— Я не претендую на знание истины. Но мне известно многое. Спрашивай меня сам. Чтобы получить ответ, нужно задать вопрос.

— И ты расскажешь все, о чем я спрошу? — усмехнулся МакЛауд.

— Зависит от того, что и как ты спросишь.

МакЛауд помолчал, размышляя.

Ему предлагают поиграть в загадки. Что ж, сходить с ума, так полностью! Хотя не верилось ему, что все по простой схеме: задал вопрос — получил ответ. Так не бывает ни наяву, ни в пророческих снах.

— Я хочу знать только одно, — сказал он, глядя себе под ноги. — Почему все случилось так, как случилось? И могло ли быть по-другому?

Хранитель некоторое время молчал, потом произнес:

— Неудачное начало. Ведь на самом деле ты хочешь узнать другое.

— Вот как? — резко вскинулся МакЛауд. — И что, по-твоему, я хочу узнать?

— Ты хочешь знать, могло ли все быть по-другому, если бы ты сам повел себя иначе.

— Может быть, — неохотно признался МакЛауд. — Хотя на самом деле это уже неважно. Скажи, как я могу помочь Митосу.

— Никак, — спокойно произнес Хранитель.

— Почему? Если ты Хранитель, ты знаешь все о силах, которые отнимают у него жизнь. Ты должен знать!

— Я и знаю. Потому говорю — нет.

— Но послушай…

— Тебе не нужно за него заступаться, МакЛауд. Дело не в том, что было и чего не было между вами. Он расплачивается за другие грехи. И потому ты ничем ему не поможешь.

— За другие грехи? — нахмурился МакЛауд. — Какие?

— Нужно ли тебе это знать? Его жизнь — это его жизнь. И ваше краткое знакомство, для него действительно краткое, не дает тебе особых прав решать его судьбу.

— А у тебя есть такое право? — чувствуя нарастающий гнев, спросил МакЛауд.

— Я не распоряжаюсь его жизнью.

— Тогда кто?

— Ты наивен, Дункан МакЛауд, — с улыбкой проговорил Хранитель. — Впрочем, ты Избранный.

— Это что еще значит? — невежливо перебил его МакЛауд. — Я все последнее время только и слышу: ты Избранный, ты Избранный! И что с того? Что мне делать с этой избранностью?

— Тебе — ничего. Все, что мог и должен был сделать, ты уже сделал. Но события, которые вокруг тебя происходят, именно с этим обстоятельством и связаны. Ты просто должен с этим считаться.

— Если все дело в моей избранности, значит, и Митос по тому же поводу оказался во все это втянутым?

— Повторяю тебе, МакЛауд, его история — это его история. Человек может отвечать только за свою жизнь.

— Нет, — покачал головой Горец. — Я тебе не верю.

Хранитель удивленно приподнял брови, потом неожиданно расхохотался — легко и искренне.

— Ну что же, мой недоверчивый друг, — произнес он смягчившимся тоном. — Значит, ты жаждешь узнать, какова твоя роль в том, что сейчас происходит с Митосом, несмотря на невозможность ему помочь… Мне нравится твоя настойчивость. Будь по-твоему!

— Так ты расскажешь мне?

— Ты все увидишь сам. Ты увидишь все еще раз, с самого начала. Сам решишь, когда именно нужно было и можно ли было сделать шаг в другую сторону, чтобы избежать всего этого.

— Значит, можно было избежать?

— Избежать можно всего. Одно слово, один жест, один шаг — и течение событий будет совсем иным. Лучше ли, хуже, но иным. Смотри сам и решай сам.

Хранитель плавным жестом указал на водопад.

МакЛауд повернулся, взглянул на мерцающий поток. В бликах и осколках хрусталя, роились неуловимые образы. Они становились все более четкими.

Невидимый поток подхватил МакЛауда, увлекая в искрящуюся бездну…

*

…Он пришел в себя, задохнувшись, и резко выпрямился в кресле. В комнате было по-прежнему тихо. Кедвин спала. Никакого света сквозь дверь не пробивалось.

Конечно, это же был сон!

Но сердце МакЛауда колотилось отчаянно, как от падения с высоты. Видение, которое обещал ему таинственный Хранитель, все еще жило в памяти.

МакЛауд поднялся с кресла, обошел кровать. Сел рядом с Митосом. Долго смотрел ему в лицо, потом осторожно дотронулся до его руки, лежавшей поверх одеяла.

Чувствуя, как подступают слезы, шепотом проговорил:

— Прости… Я действительно упрямый дурак. Что мне сделать, чтобы ты меня услышал?

*

До утра ничего не изменилось. Оставалось сидеть и ждать новостей.

МакЛауд не стал рассказывать Кедвин о своем ночном видении; он не знал, как и о чем именно говорить. Слишком многого он еще не смог бы выразить словами.

Он не слышал, чтобы Кедвин плакала, но утром увидел ее покрасневшие глаза, и от этого стало еще хуже.

Доусон, против ожидания, не позвонил, а приехал сам, около одиннадцати часов утра. Дверь открыла Кедвин; МакЛауд из гостиной услышал их голоса.

— Привет. Вот, решил донести вам новости сам, без телефонных звонков…

— Здравствуй, Джо. Как ты?

Голос Кедвин звучал мягко и сочувственно, и МакЛауд невольно насторожился — что-то еще случилось, о чем он не знает?

— Ничего. Уже в порядке, — отозвался Доусон. — Переживу… Уж не знаю, зачем вам понадобилось разыскивать Ансельма…

Он переступил порог гостиной и удивленно воззрился на МакЛауда.

— Та-ак, вот теперь вижу, что дело и впрямь серьезное.

— Уж куда серьезнее, — проговорил МакЛауд.

— Что у вас за беда? Надеюсь, все живы?

— Беда большая, Джо, — ответила Кедвин. — Ансельм нам понадобился не просто так… Идем, сам увидишь.

МакЛауд остался в гостиной. Джо вслед за Кедвин стал взбираться по лестнице на второй этаж.

Они вернулись быстро, стрелки на часах в гостиной не успели пройти даже очередную четверть круга. Кедвин присела на подлокотник дивана; Доусон опустился в кресло и шумно вздохнул: