Путь небес. Преодолевая бурю

На ходу Ревюэль повторял нужные мантры. Воин почти не замечал, где находится, брел мрачными коридорами размытых теней и мечущихся кругов света из нашлемных люменов.

После спуска ему стало лучше. С каждым метром вниз от командного отсека боль немного спадала. Вначале Арвида слышал гулкие шаги братьев, которые прочесывали палубы в поисках признаков жизни, но затем смолкли и они. В коридорах стояла почти полная тишина, их могильное спокойствие нарушали только приглушенные стуки и щелчки из глубин станции.

Сколько-то часов спустя — Ревюэль почти утратил чувство времени — к нему начало возвращаться восприятие. Давление в сосудах и мышцах спало, шипящие голоса притихли.

Арвида остановился и огляделся вокруг. Похоже, он ушел далеко от вершины: стены выглядели иначе, почти органически, хотя были вырезаны из той же прочной черной стали, что и остальное Темное Зеркало. Легионер стоял в округлой комнате с крышей в форме цветка тюльпана. Каждую панель обшивки украшали геометрические узоры, накладывающиеся друг на друга. Их разделяли пополам пересекающиеся векторные линии.

Он услышал могучий рев, похожий на шум прибоя, что рождался далеко внизу.

Внизу бурлил круговорот разлома. Внизу лежало око бездны.

Ревюэль оперся руками о стену. Металл оказался влажным на ощупь — но как он почувствовал это через латные перчатки?

В центре помещения находилось восьмиугольное возвышение, покрытое резными изображениями каких-то извивающихся тел, похожих на змеиные. Площадка была отполирована до яркого блеска. Глядя на нее, Арвида услышал внутри доспеха свое дыхание, быстрое и поверхностное.

— Есугэй, — прохрипел он по воксу. Ответа не последовало. — Есугэй, — повторил псайкер.

У него закружилась голова. Глупо было приходить сюда одному. Но опять же Ревюэль уже оставался один, и надолго. Даже после того как Шрамы забрали его из развалин Тизки, они не стали для чернокнижника по-настоящему родными. Он стал одиноким по умолчанию, лишившись истинных боевых братьев, мудрецов, с которыми так любил разговаривать, что-то узнавать от них, учиться чему-то.

В прошлом, перед тем как разверзся ад, у Арвиды был тутеларий по имени Яниус. Этот Разум изредка появлялся рядом с ним, слабый и почти неощутимый, но исчез задолго до того судьбоносного путешествия с Каллистоном на Просперо. Спутник никогда не имел для Ревюэля особого значения. В последующие годы он ни разу не пытался вызвать духа, но тогда, впервые осознав пропажу, испытал тоску по мягкому теплу прозрачного фантома.

Подойдя к возвышению, Арвида грузно оперся на него, прижимая ладони к влажному камню. Если он продолжит клониться, клониться, клониться, то рухнет на площадку ничком, головой вперед. Возможно, она расколется, и Ревюэль сольется с ее веществом, станет единым с недрами станции. Возможно, вечная боль отпустит его, успокоенная черной, как нефть, влагой. Возможно, он сам станет тутеларием, чирикающим воспоминанием о былом, что преследует людей в мирах их грез.

— Я мог бы сразиться с Волками, — громко выдохнул он. — Я не дал бы им осквернить наши священные места.

Воздух перед лицом Арвиды, между маской шлема и поверхностью возвышения, вдруг задрожал. Пальцы легионера словно бы утонули в камне. Несколько раз моргнув, он попытался вырваться, но не сумел.

Внизу, далеко внизу, кружился разлом. Варп ревел на грани слышимости. Шумели пенные волны.

Реальность преобразовалась. Ревюэль ощутил тепло в каждой клеточке тела. Он прищурил глаза, и мир перед ним размылся, задрожал.

Он увидел планету, темную, исхлестанную многоцветными молниями. На ней высилась башня, невозможно громадная, что вздымалась прямо из земной коры, словно пробивший тело наконечник стрелы. Ему открылись Разумы, которые танцевали в свете звезд и острили обрывками эзотерических знаний. Измученная равнина под ними пузырилась и менялась, обретая с каждым стремительным восходом новые формы.

Арвиде захотелось вернуться. Жуткий страх стиснул ему нутро, скрутил живот, и Ревюэль похолодел вновь.

Внизу кружился разлом.

Он увидел целые флоты кораблей с сапфировыми носами и бронзовыми бортами, что выплывали из варпа и дрейфовали к башне. У ее основания, на равнине, собирались силуэты в длинных одеяниях. Разумы, привлеченные к ней, собирались в ночном небе подобно ангелам. Башня была сутью всего. Арвида не мог отвести от нее взгляд. Его голова склонилась еще ниже.

Он не выживет.

Именно в тот миг Ревюэль увидел отражение, раздробленное, словно в зале, увешанном зеркалами. Там были лица, что смотрели в разных направлениях, размытые за гранями хрустальных линз — враждебные, или безразличные, или такие же смятенные и потерянные, как сам Арвида. У каждого образа был лишь один-единственный глаз — иногда окаймленный огнем, иногда человеческий и скорбный, иногда полный демонического безумия.

Он не выживет.

Братья Ревюэля были в том мире, ступали по земле, обращенной в стекло ударами молний. Словно паломники, они шагали к черным вратам.

— Нет! — в голос выдохнул Арвида, еще ниже склонив голову. — Они же погибли. Все они погибли.

Но Ревюэль видел их, в багряных доспехах и лазурных одеяниях, с посохами, навершия которых изображали насекомых, птичьи клювы, головы атакующих змей. Братья говорили между собой горестно и озлобленно, поднимали взгляды к небесам в поисках источника их внезапной трансформации.

— Я бы знал. Я бы почувствовал.

Раздробленный бог еще не явился среди них. Он присутствовал только в отражениях, в грезах, в оседающей пыли. Братья еще не видели его, не всецело. Они трудились. Они исследовали. Пока что воинами руководил один из них. На его броне, самой знакомой Арвиде и все так же пышно украшенной, виднелся герб в виде ворона — тот же, что и раньше, когда брат был храмовым магистром и величайшим сыном легиона.

— Нет, ты не излечишь болезнь! — отчаянно вырвалось у Ревюэля. — Нет, только не так. Не пробуй этот способ!

Он протянул руку, словно мог снять фигурки с планеты заклинаний и бросить их обратно в пустоту. В тот же миг видение расщепилось на осколки, которые, кружась, унеслись прочь.

За ними открылась иная картина, гораздо холоднее, гораздо отдаленнее.

Арвида увидел галактику из миллиона миров. Он узрел огромные флоты, бороздящие тьму, потемневшие от старости корабли, плазменные двигатели которых выбрасывали в космос ядовитый шлам. Ему предстали заводы, что изрыгали смог в серые от дождевых туч небеса, и колоссальные соборы с ухмыляющимися пастями врат, куда брели миллиардные процессии съежившихся смертных. Изнутри доносились исступленные псалмы, молитвы череполикому трупу, прикованному к остаткам пыточной машины. Фанатики изобличали книги во лжи и швыряли их в гигантские костры, тогда как людям уже не хватало знаний для восстановления древних судов, что перевозили их среди звезд. Ревюэль видел пытки, страх, отчаяние, бесконечно тяжелый труд, что изматывал, отуплял, омертвлял рабочих, видел растущую силу кошмарных чужих рас — и слышал потаенный, булькающий, злорадный смех голосов, которые обитали в глубочайших безднах человеческого разума…

Он был Корвидом, из касты провидцев. Но эти грезы отличались от других, переносивших его только в пространстве. То, что узрел Арвида, находилось в далеком будущем, которое прямо сейчас создавали все вокруг псайкера.

— Нет, — прошептал Ревюэль и оттолкнулся от возвышения.

Внизу бурлил разлом.

У Арвиды перехватило дыхание. Шатаясь, он отступил от площадки и стряхнул с рук покрывшую их жидкость. Ревюэль врезался спиной в стену, у него запрокинулась голова.

Слепо ковыляя вперед, он вновь оказался у портала. Видения затопили разум Арвиды, вытеснили страх перед Изменением, вытеснили все.