Пятьдесят на пятьдесят

А вот выражение лица Софии было мягким. Она положила руки на стол перед собой, растопырив пальцы и как будто пытаясь до чего-то дотянуться – возможно, до правды. Или до милосердия. Я не видел в Софии убийцу – только жертву. Ту, что пострадала от чужих рук. Я предположил, что в прошлом она настолько настрадалась, что эта боль была для нее почти что ностальгической. Стала чем-то вроде утешения или напоминания о том, что она все еще жива. И все еще испытывает эту боль. Все еще истекает кровью. Есть жертвы, которые тонут в своей потере. Которая лишает их абсолютно всего – вкусов, запахов, любви, уверенности, здравомыслия. Горе – величайший из воров. Оно украдет все без остатка, если его не остановить. София выглядела так, как будто терять ей уже было нечего. Она знала, что этот дневник – ее билет к пожизненному заключению. Я просто должен был порвать его в клочки.

Я вновь обратился к Саграде:

– Как вы совершенно честно заявили, ваше заключение в значительной степени основано на личном мнении, и мнения об авторстве могут быть разными. Если бы появилась какая-либо новая информация, способная поставить под сомнение подлинность этого дневника, вы не желали бы изменить свое личное мнение?

Криминалистическая экспертиза документов – это не совсем уж гадание на кофейной гуще, но и не истина в последней инстанции. Саграда тщательно обдумала свой ответ, а затем сказала:

– Это будет зависеть от характера новой информации.

– Что, если эта новая информация покажет, что этот дневник был написан исключительно для целей данного судебного разбирательства?

– Я не уверена, что поспеваю за ходом ваших мыслей, – сказала она.

– Позвольте мне сформулировать по-другому – этот дневник является подделкой.

Иногда в суде произносится фраза, которая ощущается как резкий порыв холодного ветра. Все выпрямляются, поднимают брови и обмениваются удивленными взглядами, как будто собираются открыть попкорн и насладиться дальнейшим зрелищем. Это словно зажигательные финальные аккорды увертюры, когда занавес вот-вот взлетит вверх.

– Я уже высказала свое мнение касательно почерка, – сказала Саграда.

– Я говорю не про почерк, а про содержание самого дневника. Первая запись в нем датирована тридцать первым августа, и в ней говорится о недавнем визите жертвы к врачу и необходимости вести этот дневник в медицинских целях. Запись в медицинской карте об этом приеме датирована первым сентября. А запись выше гласит: «Тридцать первое августа – Н/Я». «Н/Я» означает «не явился». Мистер Авеллино пропустил прием, который был перенесен на следующий день – на первое сентября. В дневнике фигурирует неверная дата этого приема – тридцать первое августа. Возможно, кто-то, кто знал, что у него в тот день назначен прием, сделал эту запись, но был не в курсе, что Фрэнк пропустил этот прием и появился у врача только на следующий день?

Саграда посмотрела на Драйера, но ничего не сказала.

– В дневниковой записи от пятого сентября упоминается, что покойный завтракал в ресторане «У Джимми», как и каждое утро. Однако пятого сентября ресторан был неожиданно закрыт из-за утечки газа по соседству. Но никакого упоминания об утечке газа не имеется, равно как и завтраке где-то в другом месте. Только тот, кто не был там в тот день, мог упустить эти подробности и предположить, что Фрэнк по обыкновению завтракал у Джимми. Пятнадцатого сентября в дневнике делается запись об исчезновении частного детектива Бедфорда, о чем сообщалось в новостях, однако первое упоминание об этой истории появилось в средствах массовой информации только восемнадцатого сентября. Доктор Саграда, этот дневник был составлен кем-то, кто был осведомлен об общих передвижениях Фрэнка Авеллино, но был написан не Фрэнком Авеллино.

– У меня не было этой информации, когда я составляла свой отчет. Я не проверяла факты, упомянутые в дневнике.

– Нет, не проверяли. Если б вы располагали этими сведениями, когда составляли свой отчет, это повлияло бы на ваше мнение, насколько я понимаю?

Саграда заколебалась. Я предложил ей выход, не ставя под сомнение ее профессиональную квалификацию. Если она умна, то должна этим воспользоваться.

– Проверка достоверности информации в дневнике – это задача правоохранительных органов. Не моя. С учетом этой новой информации я не могу настаивать на истинности моего прежнего мнения. В свете этих новых сведений я вынуждена усомниться в авторстве данного дневника.

Несколько вздохов, тихое бормотание присяжных. Одна из обвиняемых была уже у них четко на мушке, и теперь мишень выдернули у них прямо из-под носа. Вопрос о виновности или невиновности обвиняемых стал столь же туманным, как и прежде. До моего следующего вопроса.

– Офис окружного прокурора получил этот дневник в свое распоряжение через Хэла Коэна. Мистера Коэна в настоящее время нет в живых. Мы провели некоторые расследования его финансовых операций. Вы были бы удивлены, узнав, что недавно на счет мистера Коэна был переведен один миллион долларов?

– Я не знала об этом.

– Деньги были отправлены со счета, оформленного на имя Александры Авеллино. В связи с этим возникает вопрос: кому было бы выгодно фальсифицировать дневник, указывающий на Софию Авеллино как на ту, кто регулярно травил жертву галоперидолом?

– Возражаю! – выкрикнул Драйер. – Вопрос не входит в сферу компетенции данного свидетеля и содержит призыв к домыслам.

– Ваша честь, это свидетель-эксперт, которому разрешено высказывать свое личное мнение.

– Я разрешаю этот вопрос, но будьте осторожны с ответом, – сказал Стоун.

Саграда была очень осторожна. Этот допрос мог нанести ей профессиональный ущерб. У нее не было времени как следует ознакомиться с дневником, а полиция Нью-Йорка не проверила достоверность приведенных в нем сведений. Ее единственным выходом из этого положения без единого пятнышка в послужном списке было основательно завалить дерьмом окружного прокурора и полицейское управление.

– Спрашиваю еще раз: кому было выгодно подделать этот дневник?

– Ну, наверняка Александре Авеллино. Она должна быть первым кандидатом на авторство данного дневника. В дневнике фигурирует ее сестра, и я полагаю, что он вполне может оказаться фальшивкой. А также не исключено, что Александра заплатила мистеру Коэну эти деньги, чтобы тот отнес его в прокуратуру.

Все двенадцать присяжных обвиняюще посмотрели на Александру Авеллино. Я сел. Предоставив им смотреть на женщину, убившую собственного отца.

Глава 48

Кейт

Кейт просто не могла молча сидеть рядом со своей клиенткой, даже не пытаясь ограничить ущерб, причиненный показаниями Саграды. Блок уже рассказала ей про миллион долларов, но они не упомянули об этом Александре. Все выглядело так, будто та подкупила Хэла Коэна, и ничуть не исключалось, что Коэн был убит, поскольку либо потребовал больше денег, либо собирался рассказать все полиции. В любом случае у Александры имелся потенциальный мотив для его убийства.

Защита Александры сдувалась на глазах. Кейт сомневалась, что вообще сможет хоть что-то сделать, чтобы остановить кровотечение из подобной раны, но для Александры это выглядело бы подозрительно, если б она не попыталась. Надо было как-то отреагировать – Александра безостановочно бормотала «нет, нет, нет» себе под нос. К ней вернулась дрожь в руках и ногах. Она достала из сумочки таблетку и проглотила ее, даже не запив. Похоже, это не помогло. Кейт должна была что-то предпринять хотя бы для виду.