Пятицарствие Авесты

завтра, и вспомнил своего знакомого, сказавшего по этому

поводу однажды: «Мой батя постоянно говорит мне: "Сынок!

За что же ты так наказал себя?" Он имел в виду то, что я

столько лет на севере».

Долго ожидая, когда сумерки окончательно сгустятся, он

вспомнил, что сейчас летнее солнцестояние, а ночи пока так

и останутся серыми в этой местности и не будут такими

темными и глухими, как в августе. Снаружи прошла

женщина, поглядев на окна квартиры, и остановилась, словно

в нерешительности, у дверей подъезда. Виктор задернул

занавески на окне и, отойдя, включил свет в комнате; потом,

решив поужинать, отправился на кухню, намереваясь помыть

овощи, но тут раздался звонок у двери, и он вынужден был

вернуться, чтобы открыть её. За порогом стояла знакомая

администраторша гостиницы, приведшая его на эту квартиру.

— Можно войти? — улыбаясь, спросила она.

— Да, да. Конечно! — он был несколько растерян

неожиданным её визитом, но быстро нашелся, что сказать.

— Я тут собрался поужинать... Не составите мне

компанию?

— Я вообще-то не рассчитывала на ужин, однако не

откажусь.

— Тогда помогите его приготовить.

— С удовольствием, но мне надо переодеться.

— Право, не знаю, что вам предложить.

— Не беспокойтесь, я разберусь сама.

Она вернулась в комнату, где хлопала некоторое время

ящиками бельевого шкафа, а когда появилась на кухне,

Виктор снова удивился: на ней был простенький, недлинный

халатик, делавший её необычайно привлекательной и

домашней.

— Вот и я!

А заметив удивление Виктора, смеясь сказала:

— Вы, очевидно, думаете, что я здесь не первый раз? Вы

правы — не первый. Это моя квартира; просто она сейчас

свободна, потому что я недавно переехала к маме — она

немного приболела.

— Да, мама — это свято.

Она внимательно поглядела на него, но, не сказав ничего,

занялась продуктами.

Ужинали не спеша; гостья не отказывалась от выпивки, и

вскоре разговор перешел в непринужденную фазу. Инна —

так её звали — рассказала, что окончила педагогический

институт, некоторое время работала в местной школе,

вынужденная вернуться в родной город из-за болезни матери,

но потом устроилась работать в гостиницу: зарплаты

учительницы не хватало, чтобы прожить в наше время с

больной матерью, а квартиру ей дали еще во времена

«исторического материализма». У матери никого больше нет,

кроме неё: отец умер несколько лет назад, а брат погиб

неизвестно почему при выводе войск из Германии. Виктор, в

свою очередь, рассказал о том, что учился в этом городе, но

так и не смог внятно объяснить причину своего приезда

сюда, несмотря на то что не скрывал от Инны о своей

прошлой любви. Уходя, она сказала:

— Ты мне очень понравился, и я бы осталась с тобой — я

не святая, однако не сплю с клиентами гостиницы, к тому же

знаю, что ты любишь её, что надеешься на встречу с ней,

хотя честно не признаешься даже себе.

Она ушла, и Виктор быстро уснул, а проснулся уже

поздно утром и, собравшись, пошел на автостанцию,

намереваясь поехать в село родителей Юлии. Он был там к

полудню; а назвав фамилию семьи и то, что они учителя, был

сопровожден к довольно просторному деревянному дому,

называемому в народе «пятистенным», откуда на зов его

ібо

сопровождавших вышла моложавая женщина, недоуменно на

него глядевшая.

— Вы простите меня, может быть, я напрасно вас

беспокою, но для меня это очень важно: я был знаком с вашей

сестрой, как я понимаю, с Юлией. Больше того, любил её, но

получилось глупо, нехорошо получилось: мы расстались.

— Вы Виктор?

Он отвечал удивлён.

— Вы, наверное, зря приехали. Я всю жизнь надеялась

увидеть вас, поглядеть вам в глаза и плюнуть в них. Но

почему-то сейчас я не могу этого сделать, хотя вы —

проклятие всей нашей семьи.

Похолодевший Виктор молчал, не зная, что ответить

женщине.

— Подояедите здесь, я не хочу впускать вас в дом: вы

принесли нам несчастье, не надо продолжений.

«Не ходи по старым адресам», — думал он отрешённо, но

кроме разочарований эта фраза сейчас обещает, очевидно,

ещё и трагедию. В душе было пусто и холодно, когда он взял

листок, что принесла ему женщина, и, развернув его,

прочитал то, от чего больно сжалось сердце.

«Родные мои, простите за то, что я сделала. Я люблю его,

но он не может быть со мной, а я не могу без него. Я люблю

вас, мои милые! Прощайте!»

Он оперся о забор: ноги резко подкосились, словно

потеряли жесткость. С трудом взяв себя в руки, спросил

глухо:

— Когда это произошло?

— Тогда же, в конце сентября, в Ленинграде.

— Кто же мне ответил на поздравительную телеграмму?

— Я. Мне хотелось вас убить, однако хватило сил, чтобы

так ответить.

— Где ваши родители?

ібо

— Их уже нет в живых. Вам не у кого просить прощения,

а я вас не прощу.

Это вы скрыли от нее

то письмо?

ібо

— Да. Надеялась, что она простит вас и что вы будете

вместе.

— Я понимаю вашу неприязнь ко мне, но должен сказать,

что мы были одинаково бестолковы. Однажды мы загорали с

ней где-то в поле, никого кругом не было, целуя её, я

говорил: «Я хочу тебя». Она ничего не ответила.

— Значит, у нее были на это свои причины.

— Где она похоронена?

— Там, в Ленинграде.

— Оставьте мне свой адрес, если можете.