Рабы

— Мы не пойдем! А один добавил:

— Как можем мы идти без своего мудреца? Вот если ты пойдешь, то и мы за тобой.

— Правильно, — сказал Сафар-Гулам. — Девять пойдут из тех, что ты назвал, а десятым ты будешь сам.

— Нет. Что ты говоришь! Как же останется деревня без мудреца?

— После победы ты вернешься, а пока в деревне подождут.

— Нет, брат Сафар. Там меня могут убить. И что тогда тут будет?

— Я тебя из реки спас?

— Истинно так.

— Сейчас от басмачей спас?

— Истинно так, и не меня одного, а нас всех.

— Так неужели я допущу, чтобы тебя убили? Мудрец заколебался.

— Ладно! — сказал Насыр, чувствуя, что все равно ничего другого придумать нельзя. — Пойду! — решительно и с отчаянием крикнул он.

Сафар-Гулам дал ему винтовку и скомандовал:

— По коням!

Но из десяти парней одному приходилось остаться — десятым шел сам мудрец. Ширинцы заспорили, кому же идти.

— Ты иди, а я останусь! — говорили они друг другу.

В это время Сафар-Гулам заметил одного из своих партизан, сидевшего у стены.

— Ты что?

— Я ранен в руку, крови много вытекло, я совсем ослаб, — слабым голосом произнес он.

Сафар-Гулам моментально спешился и, подойдя к раненому, осмотрел его руку.

— Ничего страшного, — сказал он и, вынув из кармана юноши бинт и вату, перевязал ему рану.

— Нужно было сейчас же перевязать рану. Эти бинты вам дают не только для вытирания лица и рук, а также и для того, чтобы перевязать раны.

— Н асыр, возьми этого джигита под руки и отведи к себе в дом. Он уже пообедал, ему ничего не надо. Завтра придет доктор и увезет его, и тебе никакого убытка не будет, — сказал Сафар-Гулам.

Насыр-ширинец повел раненого в дом. Отобранные им люди все еще спорили между собой, и никто из них на лошадь не садился.

— Стойте спокойно! — сказал им Сафар-Гулам. — Он придет — всех вас рассудит…

Насыр пришел.

— Прикажи всем этим десяти молодцам сесть на лошадей басмачей, а сам садись па лошадь раненого, — проговорил Сафар-Гулам.

Насыр скомандовал, и все сели на лошадей.

— Ну, мы поехали, — обратился Сафар-Гулам к жителям села, — тела басмачей вы где-нибудь похороните. Двое из них ранены, если не умрут — передайте их доктору, а той женщине помогите похоронить мужа.

— Разве он убит? — вскричали все и сразу закричали: — Смерть басмачам!!

Наконец отряд двинулся.

9

Командир ходил по короткой тропинке. Вслушивался в темноту. Смотрел в ту сторону, где должен был находиться Сафар-Гулам. Подойдя к командиру части, Джавад сказал:

— Запаздывают! Что там могло случиться?

— Что же? Басмаческий лагерь спокоен по-прежнему.

— Может быть, переходя брод, встретились с разведкой басмачей? С той стороны слышалась стрельба.

Было видно, что командир также обеспокоен. Джавад предложил:

— Надо начать атаку. Иначе рассвет опередит нас, и все наши планы провалятся.

— Вопреки решению военного совещания?

— Можно провести новое совещание. Командир молчал.

Ночь была темная, молчаливая. Лишь река шумела. Отряд лежал наготове у самой воды.

Вдруг залп нарушил молчание. Он раздался позади басмачей. Но командир по-прежнему вслушивался и молчал.

— Чего же мы теперь ждем? — спросил Джавад.

— Мало винтовок дали этот залп. Ведь там наших двадцать человек, а в залпе их гораздо меньше.

— Может быть, потеряли людей в стычке. Командир послушал еще. Тьма молчала. Он дал команду идти вперед.

* * *

Наим-Палван, один из басмаческих главарей, слушал рассказ сонного племянника Амана. Аман впервые самостоятельно провел налет на Хутчу.

— Комсомольца мы изрубили в Хутче на куски, — бормотал сонный Аман. — Старику, за то, что вырастил такого сына, отрезали голову, а бороду выкрасили в крови. Мать кричала. Она должна была вскоре родить. Я сам проткнул ее чрево штыком. Ну, дом разграбили, как было велено. Комсомольский костюм мне пришелся как раз впору.

— Это ты молодцом. А что в Сактаре было?

— Мы этого Мухиддина-ходжу привязали к дереву и расстреляли, собрав на это зрелище всех жителей селения. Жену и детей затащили в комнату и хотели их сжечь там заживо. Но тут явились седобородые хаджи, принялись плакать и просить нас не трогать этой семьи. Потом сами зашли в комнату: «Тогда жгите и нас вместе с ними!» Пришлось отпустить их всех. У этих хаджи святые предки. Мы побоялись тревожить их души. Руки у нас не поднялись на них. Но в доме мы ничего не оставили. Растащили все до последней соломинки. Только одну старую чалму оставили, чтобы завернуть расстрелянного. Да и это по просьбе хаджи…

Аман склонил голову на ружье и стал засыпать. На этот раз Наим-Палван толкнул его как следует.

— А, что вы сказали, дядя? — вздрогнул он, протирая глаза.

— Если нужно у тебя узнать что-либо, надо тебя усыпить, — засмеялся Наим-Палван. — Я сообщу в особый отдел, если они тебя захватят, то пусть, прежде чем допрашивать, сначала усыпят, а потом допрашивают. Тогда у тебя развяжется язык.

В это время послышалась стрельба.

— Возьми ружье, Аман. Пойди взгляни, что там. Верно, наши вернулись от ширинцев. Посмотри, не привезли ли чего-нибудь ценного. А не то Урман-Палван заберет себе всю добычу. Не привели ли там красивых женщин, девушек и юношей…

Аман уже выходил из палатки, когда раздался второй залп. Вслед за ним несколько одиноких выстрелов.

Наим-Палван поспешно схватил халат и надел:

— Это не наши. Слишком много винтовок. Не обошли ли нас? Иди буди главарей, крикни воинам, чтобы просыпались.

Но заспанные главари уже сами поднимались и выходили. Муллы заблаговременно поспешили стать на молитву. Джигиты, схватив ружья, побежали к коням. Всадники поскакали на север от лагеря: там завязалась оживленная перестрелка и, видимо, происходило что-то значительное.

Но Мулла Каххар вернул скакавших к северу и повел к югу:

— Сюда! Напали с этой стороны.

От реки донесся шум сражения, заглушившего шум реки.

Залегшие среди камней красноармейцы видели на мутном полотнище неба темные тени всадников и стреляли почти без промаху с короткой дистанции. Басмачи скакали среди больших скользких камней и не видели противника: стреляли наугад, не причиняя большого урона.

Джигиты не решались подъезжать близко к реке, постепенно пятясь к лагерю и отстреливаясь.