Радуга в сердце
Шрифт:
И вот уже который год мы живём под одной крышей, тихо и не очень ненавидим друг друга… И теперь ей ударило в голову переехать обратно в квартиру бабули. Спросишь, почему оно не сделало этого сразу? Ли свистит, будто это из-за меня, якобы не хотела бередить мои раны. Но это всё трёп, естественно. Просто тогда ей было выгодней сдавать бабулину хату – та и больше, и город, как-никак – не работать месяцами и направлять все силы на охоту на мужика.
Ну, а теперь, когда мужик попался, и они с ним активно отстраивают «Дом-2»… если ты не в курсе, есть такая передача, Лина просто наглухо повёрнута на ней… Теперь
Ты же знаешь – есть такие семьи, где все друг другу настолько осточертели, так друг друга ненавидят искренне, что сидят по своим норам и не высовываются, лишь не попадаться друг другу на глаза? Вот, мы как раз такая семья будем, «полноценная» до скрежета зубов.
Вот и весь расклад, если кратко.
А теперь на мне шляпа с полями, что я просто раскрасил гуашью во все цвета радуги и принёс как-то на ОБЖ в качестве очередного проекта… Это я, конечно, из вредности, чтобы классуха потрепала Лине нервы. Мы с ней, как обычно, в стадии войны. Но пока она побеждает. В сентябре я иду в очередную «новую» школу. В Городе их семь, только три из них я успел когда-то сменить, и обратно меня не берут.
Хотелось бы верить, что это будет последняя в моём «послужном списке», всё-таки выпускной на носу. Но обещать ничего не могу.
Глава 2
Я спец по бабам. Макс с Никитосом очумевают надо мной. Могу уломать любую. Сам не знаю, как это у меня получается, но ещё ни разу не было, чтобы хоть одна из них пошла в отказ.
Это, если уж совсем откровенно, странно, поскольку наружность у меня самая обыкновенная. Таких как я редко запоминают в лицо. Из нас троих Макс считается красавцем. Девахи, как рыбы, клюют на его безупречность – торс с обложки «Men's Health» и идеальные пропорции всего чего угодно, – но по необъяснимым пока причинам переключаются на меня.
А вообще я выгляжу старше своих шестнадцати. Точнее, если вдруг обнаруживается, а ещё точнее, с чьего-то оленьего языка срывается, сколько мне на самом деле лет, все обычно грациозно роняют челюсть и выдают стандартное: «Да ладно!», как будто мне на вид как минимум пятьдесят.
Вот и сейчас, Олень повторяет этот трюк в надежде, что девочка, которую я склеил, одумается и разглядит в нём, примитивном животном, перспективного альфа-самца. А ведь я ещё у клуба заметил, как он на неё глаз положил.
Мы идём большой компанией – РОМ, три подружки и Ксюха. Ксюха – это Максова сестра. Три подружки – её однокурсницы, как я понял. В общем, благодаря ей мы и познакомились все.
– Да ладно?! – со снисходительностью или брезгливостью водят по мне взорами блондинка и брюнетка.
– А так и не скажешь, – добавляет «чёрненькая», та самая, которую в данный момент мы с Никитосом делим.
Кондрат вышагивает впереди. К одному его локтю прицеплена Ксю – занудная девица с Максовым лицом, ко второму – другая барышня, которую я даже разглядеть не успел.
– Да, Радуга у нас ещё маленький, он ещё в школе учится, – злорадствует Олень, наверняка мысленно потирая свои копытца.
– Не маленький, а самый молодой, – отзываюсь я. – Зато когда с вас, престарелых, уже песок посыплется, я всё ещё буду огурцом.
– И что ты, – усмехается, оглядываясь, Макс, – огурец, будешь делать? Сотку
от груди жать? Или по утрам кросс бегать?– Ага, не вынимая сиги изо рта, – поддакивает Никитос. И ржёт.
– Я оценил ваш тонкий юмор, – бормочу я, прикуривая. – Барышни, я думаю, тоже.
Бросаю взгляд на брюнетку, улыбаюсь своей самой поганой улыбкой. Та, секунду назад явно что к чему не уловившая, меняется в лице и с интересом смотрит на меня.
«Прости, братан, но у тебя нет шансов», – вертится где-то на подкорке.
Прогулка под звёздным небом плавно перетекает в посиделки в подвале, где у нас с парнями имеется комнатуха, собственноручно отделанная нами в лучших традициях советского дизайнерского искусства.
На одной из стен, по правую руку от входа, висит найденный на помойке, но вполне симпатичный ковёр с медведями. Знаменитая картина Шишкина «Утро в сосновом лесу». Остальные стены утеплены минватой, оббиты фанерой и оклеены обоями, причём, каждый кусок жутко контрастирует с предыдущим.
Дело в том, что мы с парнями периодически помогаем местным бабулькам с ремонтом. Взамен они нас кормят как на убой, частенько жертвуют всякие любопытные штуки, и всегда – остатки материала. Вот этими остатками мы и облагородили данное скромное местечко. Плюс, теперь здесь столько раритетных вещиц, что заманить сюда девчонок не сложнее чем в музей.
Среди них, например, старый катушечный магнитофон, древняя печатная машинка, а ещё паровой утюг, патефон и пластинки Демиса Руссоса и Бони Эм. И всё это «культурие» громоздится на двух длинных полках, набитых вдоль несущей стены.
Или, допустим, журнал «Крокодил» от 1951 года, который я как раз демонстрирую брюнетке, про себя пытаясь вспомнить её имя. Подруги, а именно блондинка, как назло обращается к ней исключительно как к животному – «Зай», «Кис», – и мы с Никитосом даже переглядываемся, мол, похоже, оба в обломе. Но пока я несу всякую дичь про изображённую на обложке Статую Свободы, которую «чёрненькая» даже не узнала, ситуацию выправляет Кондрашка:
– Юсь, будешь пиво?
Брюнетка ломается, а я стараюсь зафиксировать в памяти только что услышанное странное слово.
– Точняк, Юсь, – подпрыгивает к нам Олень. – Прошу!
И суёт ей в руку большой пластиковый стаканчик.
Остальные уже разложились за столом и дербанят пакетики с сухариками, чипсами и прочей шелухой, ещё днём притараненной мною из палатки напротив дома.
– А по какому поводу праздник? – щебечет уже не моя собеседница.
Я придавливаю взглядом Никитоса, который тут же воодушевлённо вещает:
– А это Радуга проставляется, он же завтра покидает нас, прикиньте, уматывает с концами!
Я фыркаю – такой довольный, аж лоснится.
– Ты уезжаешь? – оборачивается Ю.
Буду называть её просто Ю. Юся как-то стрёмно.
– Ну да, в Город, – козыряю я, и её светлые хитрые глазки снова горят любопытством.
Олень сникает.
– А что ты там будешь делать? – игриво спрашивает она, изящно отхлебнув немного пенного…
Я люблю девчонок. И они, в основном, платят мне взаимностью. Люблю за манерность, грацию, всякие ужимки. Вот Никитос – берёт полторашку, опрокидывает в глотку и хлещет, как порося. Честно – выглядит тошнотворно. Если что – я тоже так делаю, поэтому легко представляю себя такого и не понимаю, что противоположному полу может в нас нравиться. Кстати, я хотя бы не рыгаю во всеуслышание, как это только что сделал Олень… По крайней мере, не при девчонках…