Радуга в сердце

– Учиться буду, – запоздало отвечаю я, разглядывая воркующих меж собой Макса и миловидную русоволосую барышню, слегка сожалея, что не на неё я обратил своё внимание.

Он даже зачётней, чем брюнетка. Глаза смышлёные.

– Школу закончу, – продолжаю сквозь мысли, – в универ поступлю. В общем, как все нормальные люди…

– А типа кто училище закончил, тот не человек? – быкует уже пьянющий Никитос.

Я-то знаю, что в его баклажке «ёрш», при мне же бадяжил.

– Не человек, – тем же тоном отвечаю ему, давая понять, что не потерплю закидонов.

– То есть, я, по-твоему, не человек? – дальше прёт он на рожон.

– Ребят, вы чего? – отвлекаются остальные.

– Да какой ты человек, ты Олень! – в полушутку горланю я, и словно по команде «Фас!» он кидается на меня.

Девчонки взвизгивают, Макс бросается нас растаскивать. Я успеваю зарядить Оленю по рёбрам, он, в свою очередь, разбивает мне губу.

Спустя пять минут мы сидим, все счастливые, пьём пиво, грызём сухарики.

С Никитосом у нас случается. Чуть ли ни каждую попойку мы чешем друг о друга кулаки. Ничего личного, просто стиль общения такой. А Кондрату, как вечно самому адекватному, впору только посочувствовать – меня б, на его месте, давно забодало нас разнимать.

Вообще-то, Олень сослужил мне хорошую службу – отныне брюнетка не сводит с меня глаз – ещё бы, я ж теперь раненый боец, почти герой. Она удостаивает внимания мои губы. Сначала влажной салфеткой промокает, а спустя пять минут мы беспросветно целуемся, и за её спиной я показываю Никитосу неприличный жест.

Затем начинается новая игра, в курсе которой только РОМ, то есть, мы с парнями. Называется «успей уболтать первым». Под «мишками», за ковром, есть волшебная дверца. Ну, как в коморке у Папы Карло, типа того. Которая, конечно, на самом деле не дверца, а просто прямоугольный проём в фальш-стене. Если заглянуть туда, то с одной стороны наткнёшься на гору хлама, или, как это называет хозяин помещения, Макс, на «очень нужные вещи», а со второй будет что-то типа лежанки, запрыгнув на которую и продвинувшись вперёд, упрёшься рогом в занавешенное окно. Там есть матрас, на который обычно сбагривают самых «уставших». Ну, это ясно, отсыпаться и трезветь. Но когда у нас гости, её предназначение может резко поменяться.

Я вижу, как Кондрат убалтывает свою, но она кочевряжится. Мы с Ю уже, кажется, нашли общий язык, и я явно лидирую. Никитос потух, хоть и развлекает двух девчонок сразу.

– Ладно, уже поздно, домой пора, – громом средь ясного неба разражается Кондрашка.

Пользуясь моментом, я резко провожу пальцем по горлу, сигнализируя Максу, чтоб срочно угомонил сестру. Затем достаю мобильник, и, с отвращением глядя в экран, воспроизвожу в слух не то, о чём думаю:

– Поздно было уже часа два назад…

«ОНО». Пятнадцать непринятых! Вот же полоумная! Время первый час ночи. Перевожу взгляд на Ю.

– Я надеюсь, ты никуда не спешишь?

– Ну, я уже взрослая девочка, – мурлычет она. – Сама решаю, сколько мне гулять…

По выражению её лица всё ясно, и я выхожу на финишную прямую:

– Слушай, а я тебе ещё не всё показал же. У нас ещё фотики старые есть, Полароид и Зенит, хочешь посмотреть?

– Давай. А мы сделаем на них селфи?

– Обязательно, – заливаю я, сражённый её интеллектом. – Так, аккуратненько, вставай…

И, взяв нимфу за руку, сгоняю Никитоса, который в ответ поднимает шум. Отодвигаю диванчик и задираю ковёр.

– Ей, куда это вы?

– А там что, ещё одна комната?..

Глава 3

Утром оно врывается на кухню, где я сплю, будто в квартире начался пожар.

– Вань, вставай резче! Ты в какой дыре полночи шастал, живо отвечай!

И, как всегда, пытается сдёрнуть с меня одеяло, а я, не открывая глаз, крепко сжимаю край и тяну на себя.

– Подъём! – горланит Ли. – Петухи давно прокричали!

Мне припекает возразить, что я не курица, чтобы меня это как-то трогало, но совершенно не хочется раскрывать рта. Вот такое противоречие. Я молчу.

– Ты почему на звонки не отвечаешь, а?! Мне что думать прикажешь? Где тебя искать?

Говорю же, неадекватная. Я уверен, что ей фиолетово, где я шляюсь, но она почему-то упорно строит из себя мать-героиню и всем рассказывает, как подросток-сын её, беднягу, изводит.

– Ну, хорошо, у тебя пять минут. Сейчас приедет дядя Вова, и… Живо собирайся давай!

Она исчезает из кухни. Приоткрываю глаз, удостовериться, что слух меня не подводит…

В окно игристым вином вливается солнечный свет. Стоящая на столе сахарница бликует тонкой золотистой каёмкой. Начинает шипеть чайник, подтверждая, что весь этот театр был всего лишь театром…

Лине плевать на меня. Скорее, она бесится не оттого, что не предупредил, что буду поздно, а оттого, что вообще пришёл. Если б не вернулся – она б для проформы набрала мне ещё раз пятнадцать, так же, гудка по два-три, и потом, если что, говорила соседкам, что обзвонилась и пила корвалол. А сама бы потирала ручонки – наконец-то-наконец-то. Я уверен.

Приходится встать. Я напяливаю на своё костлявое туловище вчерашние футболку и треники, высасываю полкувшина кипячёной воды, выглядываю в окно, проверяю мобильник, потом плетусь в санузел по всяким делам.

Короче, я не гот, если ты подумал, уже год как не гот. Шучу. Я вообще не был ни готом, ни эмо, ни… кем там ещё бывают? У нас в посёлке это не принято. Если ты выйдешь на улицу в каком-нибудь придурковатом виде – тебя разукрасят «по-своему», и это тебе ещё крупно повезёт.

Меня называют фриком лишь за то, что я люблю всякие шляпы. Причём, я надеваю их на голову. Не куда-нибудь, а на голову. То есть, куда и положено, если что. И это всего лишь шляпы. Ни потрошёные индейки, ни гнёзда ворон. У меня нет тоннелей в ушах, татух, и даже язык не раздвоен. Итого: я абсолютно обычный, ни разу не примечательный, парень. И даже не склонен привлекать к себе внимание. Однако делаю это – исключительно ради того, чтобы от меня все отвяли.

Пока жужжит щётка, я размышляю о том, есть ли у меня хоть малейшая возможность остаться. Уверен – от этого все были бы в жирном плюсе. Оно спокойно устраивало бы свою личную жизнь. Я бы ещё спокойнее закончил здесь школу. Одна засада – Ли решила сдавать хату, чтобы было побольше бабла. Она всё время говорит, что его не хватает. Из-за меня, конечно же, из-за кого же ещё.

То, что на гулянки и одежду я давно зарабатываю сам – не считается. Что питаюсь, как дюймовочка – тоже.

Выхожу в коридор и вижу, как она виснет на бычьей шее «дяди Во» – классического «перекачанного злодея» лет тридцати пяти с виду. Они милуются, как школьники, и я, подавляя рвотный рефлекс, молча перевожу взгляд в открывшийся с треском шкаф-купе, где на антресоли пылится коробка с моим богатством.

– Это кто, это что, сын твой? – очумевает гость.

У всех всегда такая реакция. Полоумная сама выглядит чуть ли не подростком – маленькая, дохлая, вечно в каких-то джинсах и топе. Я уже давно выше неё. И, возможно, даже кажусь старше.