Рагнар Чёрная Грива

– Острый Язык!
– позвал он. Бард был немного дальше по склону, рядом с обломками катера и раненым монстром.
– Вставай! Взбирайся наверх!

Нальфир ощущал себя настолько слабым, что даже почти рассмеялся. 'Надо же. Прожить столько десятилетий, словно бессмертное отражение Русса и Всеотца... И теперь умереть от укусов насекомых и яда проклятой гадюки из джунглей. Рагнар прокричал 'взбирайся'? Взбираться? Да я едва двигаюсь!' Все, что он мог сделать - это продолжать хрипло, с бульканьем мокроты, дышать.

Со странным жалостливым воем раненый птирадон поднял отяжелевшую голову, открыв свои уцелевшие за броневыми веками глаза, и уставился прямо на барда. Так близко, что Нальфир мог рассмотреть похожие на луковицы глаза зверя. Они не были полностью бесцветными, и рассечены пополам рептилоидным узким зрачком, более темным, чем молочно-чёрное глазное яблоко. То, что Волк принял за воротник из костяных шипов, задрожало и стало приподниматься, каждый выступ соединялся с другим мембраной из пронизанной венами плоти.

– Надень свой шлем!
– заорал Ворейн, стоявший вверху осыпи.
– Его яд ослепляет!

Нальфиру на мгновение захотелось узнать, где именно остался его шлем - скорее всего, на борту 'Хольмганга'. Как и большинство Волков, он любил использовать в бою свои обострённые чувства, и избегал носить боевой шлем почти всегда.

Момент прошёл, быстрый, как мановение ока. Шея Птирадона задрожала, когда зверь запрокинул назад голову, и потом резко дёрнул ею вперёд, выбрасывая из пасти брызгающий поток густого слизистого яда, похожего на мускус. Слизь разлилась и расплескалась по броне Нальфира, когда он добрался, покалеченный и с зажмуренными глазами, к своему топору, упавшему недалеко.

– Не вдыхай испарения!
– услышал он крик Расчленителя. 'Как будто я сам не догадался бы', - ворчливо подумал Нальфир.

Он слышал движения зверя. Нальфир в последний раз сжал рукоять своего оружия. Пальцы сжались, и он надавил на руну зажигания, выдавленную в рукояти. Силовой топор, треща, пробудился к жизни. Силовое поле вокруг широкого лезвия с шипением испаряло потоки падающего дождя.

Он ослеп. Одна из ног была мертва от бедра до пальцев ног. Одна из рук отказала. Он был полностью покрыт ядовитой слизью, разъедавшей броню, и выворачивала наизнанку лёгкие одним своим запахом. Его плоть горела, чесалась и болела от сыпи и растрескавшихся язв - дара этого невероятно враждебного мира. Его единственными спутниками были только один из Расчленителей, которые несправедливо отправили его в безумную дикость Кретации, и брат Чёрная Грива, которого считали то вспыльчивым дураком, то наследником ярла, в зависимости от того, какую Великую Роту спросить.

Откровенно говоря, Нальфир считал Рагнара и тем, и другим сразу.

Вдобавок ко всему, бард умирал от змеиного яда, превращавшего кровь в жилах в вонючую слизь. Его укусила змея с клыками как кинжалы, пробившими насквозь многослойную подкладку, фибромускулы и керамит боевой брони модели Марк VII.

Он засмеялся, не сумев удержаться. И, начав смеяться, обнаружил, что не в силах остановиться. Он впустил серно-желчную вонь токсичной слизи в свои лёгкие, от чего его глотка и грудь зажглись, словно он вдохнул прометий. Даже когда его смех превратился в сдавленное хихиканье, он крепко зажмуривал глаза. Лучше быть ослеплённым по своему выбору, чем ядом, разъедающим сами глазные яблоки. Результат тот же, но без дополнительных повреждений и отвлекающих от боя болей.

Нальфир Острый Язык встал на ноги, уверенный, что это в последний раз, и рассёк воздух топором, чтобы разогреть сведённые судорогой мышцы. Вслепую он повернулся к монстру-дракону, ползущему к нему. Подволакивая ногу, Нальфир шёл навстречу своей судьбе. 'Встречать судьбу нужно на двух ногах, как полагается каждому настоящему фенрисийскому воину'.

Рагнар смотрел, как Нальфир хромает к громоздкому птирадону, и осознавал, что его спутник и боевой брат идёт на смерть. В этот миг Чёрная Грива сделал свой выбор. Он не станет стрелять по зверю. Он не бросится вниз по склону на помощь Нальфиру.

Болтер в его руке вздрогнул один раз, посылая одиночный болт в струи дождя. Болт взорвался в метре от ботинка Ворейна, выбросив вверх ливень гравия и каменных осколков, загрохотавших по доспехам Расчленителя.

– Не мешай ему сражаться!
– прокричал Рагнар своему краснодоспешному кузену. Ворейн был слишком далеко, чтобы услышать слова Волка, но для него было совершенно ясно строгое выражение Рагнара. После небольшого колебания капитан ответил жестом из боевого языка Адептус Астартес, показывая, что понял команду.

Рагнар опустил болтер. Его фенрисийский родич собирался встретить свою смерть. И никто, ни его спутники, ни родственники, не должны были встать между ними. Рагнар обратился к раненому барду на языке Фенриса, немного комкая слова из-за сотрясавшей его тело инфекции.

– Всеотец приветствует тебя, Острый Язык!

Нальфир услышал эти традиционные для Фенриса слова, прорвавшиеся сквозь пологи дождя и горловой гром дыхания зверя. Он усмехнулся, стоя в тени наступавшего монстра. Даже без глаз, бард знал, куда именно был ранен птирадон. Как и все Волки, Нальфир был охотником, пока Небесные Воины не забрали его к звёздам. В дыхании зверя он различал запах крови, говорящий о разрывах внутренних органов. Он слышал в шагах птирадона рывки и заминки от повреждённых конечностей.

Он сражался ослеплённым много раз. В тренировках и в поле: в непроглядном тумане и ядовитых газах, в беспросветной тьме лишённого энергии космического корабля, в сражениях на поверхности миров, где солнце никогда не всходило. Он умел охотиться и убивать, не открывая глаз. Зверь был быстрым, но ранен почти так же смертельно, как и сам Волк. Нальфир уклонился от первого удара, стараясь не опираться всем весом на онемевшую и малоподвижную ногу, отравленную змеиным ядом. Он отпрянул от второго взмаха крючковатых когтей, и перепрыгнул через шипастый хвост существа, который ударил по осыпи, когда зверь попытался сбить его с ног.

Бард остался без болтера, и не помнил, где тот упал. Все, что он имел - это силовой топор, и единственный удар им. Только такие шансы представились Волку. Он ещё раз уклонился от свистящего взмаха когтей, и дробящего удара хвоста.

Тень, которую он мог только чувствовать, но не видеть, расширилась, широко раскрывшись, и внезапно обернулась порывом холода. Сильный ветер, полный вони, обрушился на него, когда чудовище ударило своими рваными кровоточащими крыльями, готовясь рвануться вперёд, и достать космодесантника. Рвануть его своими щелкающими челюстями, способными раздробить керамит, как раковину моллюска.

'Сейчас', - подумал он.

Нальфир, двигаясь со всей оставшейся у него невеликой силой, держал топор низко, и его лезвие выбрасывало поток искр, прорубая камень и гравий. Топор взлетел вверх, начиная движение в 'ударе мерзавца', подлом приёме для раскалывания стены щитов. В честной дуэли между воинами ему не было места.

Топор обрушился вниз. Он ударил, пробив броню рептилии, и вошёл глубоко. Очень глубоко. Нальфир заревел, когда его кривое лезвие захрустело плотью зверя, зарывшись в отвратительную плоть. Мерзко вонявшая кровь залила его, словно ревущий водопад, и холодные влажные потроха рептилии облепили его. У него была всего лишь одна секунда на то, чтобы рвануть топор обратно, расширяя и раскрывая рану, прежде чем удар зверя отбросил его в сторону. Силу удара была такова, что нагрудник разлетелся осколками, словно фарфоровый, и последние остатки дыхания вылетели из лёгких.