Рантье
Шрифт:
Женщина добродушно заулыбалась.
– А мой Фима и не спорит.
Буряков чопорно провёл Аллу Владимировну по лестнице на третий этаж. В своём бело-красном спортивном костюме женщина смотрелась на фоне зелёных зарослей зимнего сада ярким праздничным пятном. Она с удовольствием уселась в плетёное кресло и развела руки в стороны.
– Как же здесь хорошо! Это ваша идея, Лев Михайлович, провести здесь обед?
– Моя, - скромно потупился Буряков и приподнял бокал с вином.
– Можно, за вас выпьем?
– За нас, непременно за нас!
– подхватила Ерёмина.
Они
– Пока травки пожуём, не против?
– О, я обожаю всё зеленое и красное!
Ерёмина многозначительно приподняла бокал, Буряков торопливо схватил свой.
– Вы, Лев Михайлович, меня определённо поражаете.
– Чем же?
– довольно заулыбался Буряков.
– Выдумкой! За творчество?
– они чокнулись.
– Какова же дальнейшая программа нашего мероприятия?
– Прямо сейчас и узнаете, - Буряков встал и протянул руку.
– Пойдёмте, Алла Владимировна.
Он подвёл гостью к выходу на балкон, посадил на скамейку и всунул её кроссовки в огромные унты. Помог встать, накинул на её плечи пуховик.
– Прошу!
Они вышли на балкон. В мангале ярко тлели угли. Буряков усадил Ерёмину на качели, заботливо укрыл пледом. Поцеловал её в щёку, потом в губы, та не сопротивлялась, но и энтузиазма не проявляла, просто тихо улыбалась.
– Я сейчас, - шепнул Буряков.
Он разложил на мангале шампуры с мясом, тут же пошёл оглушительно аппетитный запах.
– Ой, как вкусно пахнет!
– То ли ещё будет!
– отозвался Буряков. Он уже налил в маленькие рюмочки коньяк и спешил к качелям.
– Вот, - он протянул рюмку Ерёминой, - это аперитив.
– Лев Михайлович, я после вина захмелею!
– Коньяк вину не враг!
– парировал Буряков и легонько стукнул по её рюмочке своей рюмкой. Они выпили. От мангала донеслось шипение.
– Извините, Алла Владимировна, я к шампурам.
– Я тоже!
Она встала рядом, совсем близко и заглянула в глаза Бурякову.
– Лев Михайлович, я смотрю, вы никак не решитесь?
– На что, - вздрогнул тот.
– Ну как же?! Мы с вами целуемся, как подростки, а обращаемся друг к другу по имени отчеству. Не пора ли перейти на "ты"?
– Давно пора, Аллочка, - заулыбался Буряков. - Можно, по этому случаю я вас ещё поцелую, а потом принесу ещё по аперитиву?
– Можно.
Шашлык получился замечательный. Они довольные и раскрасневшие вернулись в зимний сад и принялись за мясо, запивая его красным вином. Буряков сиял, глядя в бездонные глаза Ерёминой, рассказывал анекдоты и смешные истории из своей жизни. Та мило смеялась. Потом они танцевали под медленную музыку, тесно прижавшись друг к другу, сливаясь в поцелуях, всё более долгих и эротичных. В промежутках между танцами они сидели тесно обнявшись на мягком диване.
– Не холодно, Аллочка?
– шептал Буряков.
– Лев, мне очень хорошо, - шептала Ерёмина в ответ.
Буряков выключил свет, огромное помещение погрузилось в полумрак, ограниченный цепочками светодиодной подсветки. За широкими окнами зимнего сада на тёмном небосводе засверкали холодные огоньки звёзд.
Буряков встал.
– Аллочка, я должен кое-что сказать.
Ерёмина беспомощно взглянула на него, от этого взгляда у Льва Михайловича сердце чуть не
остановилось. Он вынул из кармана коробочку с перстнем, открыл и протянул к любимой женщине.– Вот, прошу принять.
– Очень красиво, - сказала Ерёмина, не притрагиваясь к кольцу.
– Прошу, надень!
– Нет, не могу.
– Аллочка, я за две недели умер и вновь родился!
– Буряков опустился на колено.
– Я без тебя жить не могу, выходи за меня замуж!
Ерёмина улыбнулась и нежно провела рукой по его щеке, он прильнул к её ладони.
– Лев, я не могу так быстро, - грустно ответила она и, взяв кольцо, принялась его рассматривать.
– Аллочка, я бы ещё недавно сам обсмеял каждого, кто сказал бы, что такое возможно, но видишь, я у твоих ног и жду приговора.
Ерёмина медленно надела кольцо на палец и вытянула его вверх, оно засверкало разноцветными искорками.
– Какая прелесть, - прошептала она и перевела взгляд на Бурякова.
– Лёва, я поломаюсь немного, ладно?
– Ладно, - улыбнулся он.
– Тогда может быть, чаю?
– С удовольствием.
Лев Михайлович вскочил и принялся наливать в чашки душистый чай из большого термоса. Ерёмина встала, подошла и поцеловала его в щёку.
– Лев, мне надо отлучиться.
– Второй этаж, за углом...
– Я помню, как раз и чай остынет, - она улыбнулась, - я скоро.
Вечер пролетел как одно мгновение. Буряков с трудом подавлял в себе почти непреодолимое желание предложить Ерёминой остаться у него, слова уже вертелись на языке и лишь колоссальные усилия воли тормозили это безумство. Искуситель внутри говорил: "Дурак, чего ты медлишь?! Она согласится!", а разум в ответ твердил: "Ты её потеряешь!". Поэтому, когда Буряков подвёл свою даму к её дому, он почувствовал облегчение. Он нежно поцеловал её руку.
– До завтра?
– он смотрел на Ерёмину, но она молчала и лишь печально улыбалась.
– Хочешь, завтра в бассейне поплаваем?
Женщина покачала головой.
– Нет, Лев, я бы с удовольствием, но я завтра улетаю.
– Куда?!
– Разве важно, куда?
– Надолго?
– поправился Буряков.
– Прилечу в пятницу.
– Так долго!
– Работа, - пожала плечами Ерёмина.
– Большой контракт требует длительных согласований и тщательной проработки на месте.
– Я понимаю, - понуро свесил голову Буряков.
– Ничего, Лев, - Ерёмина улыбнулась и поцеловала его в губы, - это всего лишь неделя. Я буду скучать.
– Женщина многозначительно подняла руку с кольцом.
– И думать.
Она засмеялась и, не дав ответить, исчезла за дверью.
Домой Буряков возвращался умиротворённым. Было ещё не очень поздно, и он неспешно размышлял, чем бы себя занять. Прежние обычные увлечения казались ничтожными, но сидеть перед фотографией любимой женщины и тихо млеть как-то тоже не хотелось. "Пойду, - решил он, - врежу стаканчик, шары в подвале покатаю, музон включу". Буряков оглянулся на сорок четвертый дом, на втором этаже горело окно. Он вдруг представил, как его любимая женщина раздевается, готовится ко сну... "Стоп!
– скомандовал он и даже остановился.
– Я же не мальчишка, потерплю недельку, никуда Аллочка от меня не денется, моей будет!". Эта мысль успокоила, настроение улучшилось.