Рапсодия под солнцем
Шрифт:
Часть 33. Сейчас ты моя самочка
Аман
Вредная моя царская колючка! Люблю его всего. И человеком, и вампиром, и полувампиром. Будет ему и помолвка, и празднование. Все будет, чего бы ни пожелал.
Целую его губы и оторваться не могу. И ситуация на пляже отпускает. Так странно, но, придя сюда, я пришел к выводу, что одновременно радуюсь и грущу. Никогда не представлял, что смогу полюбить одновременно двоих, да я и про одного-то никогда не думал. Непредсказуемо все оказалось, но в одном уверен — я с ним до конца.
Все же отстраняюсь, чтоб начать вытряхивать царевича из его рубашки.
— Может, снова станешь нудистом? Это удобнее.
— А кто мне недавно жаловался, что все время пытался меня одеть? — спрашивает с хохотом и помогает раздеть себя, а потом и мои штаны стягивает.
Откидываю подальше все шмотки и прижимаюсь к нему. Так хорошо даже просто касаться его.
— Можно перейти на одежду на липучках. Понадобилось — сорвал, и все цело.
— Тогда мы потеряем половину прелести в прелюдии!
— Я не вызываю у тебя бешеной страсти, когда так хочется, что ждать нет сил? — прикусываю мочку и сжимаю бедро. Царевич мой…
— Убедил. Так и быть, позволяю. Можешь шляться по острову, сверкая булками. Пусть остальные мне завидуют!
— Завтра и начну, — провожу языком по его шее. — Точнее, уже сегодня. После сна.
— Стоп. Корректировка. При рыжем будь добр штаны всё-таки натянуть. Я передумал, — говорит, а сам весь аж изгибается, подставляясь под мои ласки. Наскучался, хоть и не помнит этого.
— Ревнушка моя, — оставляю поцелуй на ключице и перехожу ниже.
— Нет, просто не хочу портить его чудесные отношения с Милом. Парень явно влюблен. Видел, как он на него смотрит?
— Они оба влюблены, уверяю тебя, — ловлю его сосок губами, чуть засасываю и щекочу языком. Ниррай ахает от удовольствия, но всё равно отвечает:
— Вот и не надо соблазнять одного из партнёров, нарушая их гармоничный союз!
— Ладно, буду соблазнять тебя, — приходится отлепиться, чтобы это сказать, после чего прикусываю влажную горошинку. Не буду я, конечно же, голым шляться перед всеми без веской на то причины. Но теперь шансы, что такое произойдёт снова, очень близки к нулю.
Поцелуями добираюсь до живота и вывожу на нем узор. И, еще ниже спустившись, оставляю поцелуй на головке, но тут же отстраняюсь, потому что еще капелька и мне будет не до этого. Перерыв подушки, нахожу блистер и вытаскиваю из него предпоследнюю капсулу.
— Ты там хвастался, что у тебя целый ящик. Так вот, запасы чудо-средства на острове подходят к концу. И стремительно.
Ввожу капсулу и, устроившись между его ног, вбираю член в рот, начиная ласкать уже явно ждущий меня и соскучившийся орган.
— А вот нечего было без меня мои запасы грабить… — говорит на выдохе, вместе со стоном. Явно по привычке вредничает, видно же, что ему сейчас хорошо.
Не прерывая медленный минет, оглаживаю колечко мышц и проникаю внутрь пальцем, начиная растягивать, и тут Ниррай начинает хохотать. Искренне, до слез. Замираю, ни хрена не понимая, не щекочу же его.
—
А ты в курсе, кем тебя дикий считал? — спрашивает сквозь смех, заметив мой недоуменный взгляд. Приходится выпустить член изо рта, чтобы спросить:— Предполагаю, но ты явно точно знаешь. И кем?
— Самочкой! Своей наглухо шизанутой самочкой. Дурной, но любимой. Самочка ты моя!
— Сейчас ты моя самочка, — прикусываю внутреннюю сторону его бедра и возвращаюсь к прерванному занятию. Ну да, логично, что вампир так считал. Хищник, да и плюс он же сверху был.
Ниррай еще продолжает хихикать, но очередной смешок растягивается в протяжный стон. Вот именно, мы тут любимся сейчас, не отвлекайся.
Он выгибается от ласки, когда я беру его член глубже, а внутри начинаю массировать. Не припомню, чтобы раньше он так чувственно реагировал на всё, но мне определенно нравится. Его такого еще больше хочется ласкать… Прям до такой степени, чтобы ругаться на меня стал. Царевичи же не просят, а требуют.
Ласкаю его долго, наслаждаясь нескрываемыми стонами. Мне нравится делать ему хорошо и, похоже, я собрался оторваться за все эти дни.
Он уже растянут и явно готов, но я продолжаю и продолжаю. Не могу отлепиться от него такого. Да ни от какого не могу.
— Ама-ан! — протягивает среднюю «а» в приятном для слуха стоне. — Возьми меня уже наконец, пока я тут не обкончался! Тебя хочу, с тобой…
Слушаю и повинуюсь!
Медленно вытаскиваю из него пальцы и приподнимаюсь, чтобы сменить положение и почти лечь на Ниррая. Вхожу в него, придерживая за бедро. Так горячо… Так хорошо и тесно, что сам, не сдержавшись, постанываю. Я скучал по этому.
Ниррай вцепляется в мои плечи и рычит, в шею уткнувшись. И я не уверен на самом деле сейчас. То ли ему очень хорошо, то ли больно, то ли он снова собрался меня кусать. Но Ниррай шевелит бедрами, подмахивая, подгоняет, нетерпеливый мой, и я понимаю, что все отлично. И начинаю двигаться, сначала медленно, но ускоряюсь. Потому что это охренительно, я точно знаю.
Искры удовольствия сыплются внутри меня, словно залпы салюта, но тут мою спину полосует один охреневший царевич, что при этом стонет и вжимается в меня сильнее.
— Ногти, — чуть рыкаю на него я, но темп не сбавляю, наоборот, начинаю двигаться еще более резко, вбиваюсь в него так, что кожа шлепает друг о друга. Ниррай резко убирает руки и, вцепившись в подушки, рвет их, но это похрен. Он захлебывается в стонах, я тоже свои не сдерживаю, но его это что-то… Хоть на диктофон записывай.
Движения продолжаются, выбивая из него всё новые и новые стоны. Даже не берусь предполагать, сколько это длится, я потерялся, отключился от времени. Удовольствие струится по венам от самого процесса, от того, что с ним. А еще накрывает какая-то безумная радость, что он вернулся, что не умер в этой беседке тогда, в день своего рождения. Запоздалая реакция, но мне нисколечко не подвластная.
Выстанываю его имя, понимая, что всё, что вот прямо сейчас… Ниррай словно этого и ждал, вскрикивает еще громче и изливается, сотрясаясь. И я кончаю. В него. Знаю, его придется тащить мыться в срочном порядке, но пока я просто кайфую и совсем ложусь на все еще подрагивающего Ниррая.