Рапсодия под солнцем
Шрифт:
Досчитав до десяти, кричу:
— Ниррай, стой! Не надо!
Ниррай тормозит явно ничего не понимая, оглядывается, но тут один из людей направляет на меня автомат, и он срывается, снова наступая на камень. Его снова оттягивает назад. И я догадываюсь, зачем это все, но это жестоко. Лучше бы и правда меня убили, чем так!
Все повторяется. Ниррай бежит ко мне, под крики-мольбы этого не делать, наступает на камень, отрубается и его оттягивает. Я пытаюсь высвободиться, но только сдираю кожу о наручники. Ничего не выходит, все продумали…
До Ниррая доходит, что что-то не так, и он пытается снять с себя эту голубоватую
Он кидается снова и снова, уже не слушая моих просьб. Рычит, воет, выставляет клыки и когти, пытается добраться если не до меня, то до наших мучителей, но ничего не получается. Снова и снова он касается янтаря и отключается. И всё по новой. Мне так больно за него, больно, что никак не могу ему помочь… Слезы сами бегут по щекам.
Он пробует взлететь, чтобы добраться сюда так, но и там оказывается янтарь. Я его сначала и не заметил. А он тонюсенькими нитями натянут между столбами.
Люди стреляют в воздух, когда Ниррай пытается придумать что-то новое, делают вид, что бьют меня, но больше не режут. Злость берет от отчаяния. Плевать на людей, которые нас не знают и просто выполняют то, за что им платят или по какой там причине они это делают. Но от своих я такого не ожидал. Безжалостные.
Я их не вижу, никак не ощущаю, но знаю, что они смотрят на устроенное представление, поэтому выкрикиваю, когда Ниррай снова отключается:
— Я вас ненавижу!
Потому что так оно и есть. К каким бы благим целям они ни стремились, так поступать бесчеловечно. Так не может поступать ни друг, ни брат.
Это продолжается и продолжается. Начинается дождь. Он хлещет с неба и мочит дурацкий янтарный плед, что становится тяжелее. Мои мольбы заглушаются шумом прохладных капель. Но я знаю, что он слышит, просто не может меня оставить. Уже и небо просветлело на горизонте, когда Ниррай падает коленями на песок. Он в отчаянии, его плечи трясутся. Маленький мой вампирчик, как же я хочу сейчас забрать тебя отсюда.
Ощущаю себя человеком, которого привели на показательную казнь. Рядом палач, вокруг зеваки. И только один истошно кричит: «Нет! Отпустите его! Он ни в чем не виноват!» — а толпа не дает ему пробиться. Всем весело, представление же.
По щекам текут слезы, мешаясь с дождем, но даже это не мешает увидеть взгляд Ниррая, полный отчаяния. А потом он падает, оседая на песок, и отключается. А я точно знаю, что там нет янтаря, и рвусь к нему, сдирая кожу с рук на хрен.
За спину кто-то заходит, и я слышу щелчок замка. И сразу же их сбрасываю, но тут Ниррай приподнимается и, опершись на руки, спрашивает:
— Какого хуя тут творится?!
Сдираю с себя плед и, как выяснилось, не сильно-то завязанные веревки и, поднявшись, выпускаю клыки, рыкнув на этих людей. На меня наставляют дула автоматов, а Ниррай, обернувшись, отстегивает себя от дерева. Понимаю, что эти люди не хотели меня убивать, да и Нирраю вредить тоже, и будь ситуация иной, я бы вообще на всё забил и выпил кого из них. Но мне противно. Пусть
голод сжирает меня за исцеление, но хрен я дотронусь до них. Уверен, если сейчас же отсюда не уйду, то убью всех. И не из-за голода.— А почему я в юбке?.. — непонимающе спрашивает Ниррай, а я не знаю, что ему сказать. Я не вполне уверен, что вообще сейчас могу говорить. Меня трясёт всего.
На песок приземляется Аш, делает шаг ко мне, но я рычу на него и, развернувшись, ухожу. Сил бежать нет, лететь тем более, голод ведет обратно, злость туда же, но я упорно продолжаю идти вперед. Добираюсь до беседки, которая теперь только моё логово, и рухаю на подушки.
Часть 31. Без тебя было иначе
Ниррай
Ни хуя не понимаю. Толпа людей в форме охраны отца, злющий Аман, что, задрав нос, удаляется вдаль, и я — в цветастой накидочке на заднице. Ощущение, что на детском утреннике с элементами эротики, на который меня главным героем позвали, а сценарий написать забыли. Ещё и состояние такое, будто у меня только что истерика была, все тело аж потряхивает. И дождь хреначит… Зачем я тусовался… голым, на пляже, и под дождем?!
На меня налетает цветной вихрь и повисает на шее, в котором я с трудом, но узнаю Ирсана. Он воняет так сладко… ото всех на самом деле воняет… На хрена он повис на мне?!
К нам приближается Аш, с воспалёнными глазами, из-за чего, к счастью, сошедший с ума Ирсан от меня отлипает. Зато Аш, почему-то всхлипывая, начинает возюкать по моему животу каким-то кремом, и только тут до меня доходит, что все пузо запачкано какой-то голубой вязкой хернёй. В меня кидались слаймами?..
— Мне кто-нибудь объяснит что происходит? — повторяю вопрос, и тут над головой хреначит гром, да так громко, что аж дёргаюсь.
— Мы тебя вернули, — всхлипывает Аш, но я все равно ничего не понимаю. Последнее, что помню — мы праздновали мой день рождения вот на этом самом пляже. Потом Аман примчал с этой своей хернёй в шприце, потом…
Блядь.
Мне нужен Аман.
Нет. Мне нужно в душ. А лучше в ванну. Чё я такой грязный, будто по земле мокрой елозил? Песок, кажется, даже в заднице.
— Ты ничего не помнишь? — подаёт голос ещё одно действующее лицо, и, повернувшись, вижу хмурого Мила рядом с расстроенным чем-то Муром. Они выглядят как-то не так… точнее, не они, а Мил. Но я не могу понять, что конкретно в нем изменилось. Дождь этот ещё…
— Что-то определенно помню. Как минимум твое имя, — бурчу я, и, дождавшись, пока Аш закончит скрести по моему животу, развернувшись, быстрым шагом иду домой. Не ебу, что тут происходит, но не собираюсь стоять под дождем в таком виде при куче народа. Мне нужна ванна! И одежда! Желательно чистая и сухая.
Только вот в спальне я оказываюсь слишком быстро. Прям очень. Моргнув, оглядываюсь, не понимая, как это у меня получилось… Что-то не то. Но что?
В спальне небольшой бардак и почему-то нет одного стекла. А ещё…
— Где, блядь, моя беседка?! — верещу, зная, что вампиры меня слышат по-любому. Вместо курилки, которую я, между прочим, любил, груда обожженных обломков. Мы тут чего, перепили на днюху и на месяц ушли в загул, не просыхая и руша все, что попадалось под руку?!
У разбитого окна появляется опухшая физиономия Аша. Он всхлипывает, пытаясь что-то мне объяснить, но я ни слова не понимаю. Его оттесняет Мил и, к счастью, хоть он не утратил способность разговаривать.