Расплата

— В Сванетию, — ответил писатель, — мне надо в Бечо.

— Нет… Эта машина пойдет до Хаиши.

— Ладно, поеду в Хаиши. — Писатель полез в кузов. Он чувствовал, что его появление вызвало какую-то неприязнь, и это его раздражало.

— Ты бы, дорогой, спросил у шофера, может он тебя и не возьмет, — подал голос небритый.

— Возьмет, чего спрашивать! — Писатель уселся рядом с ним и сбросил к ногам рюкзак.

Остальные снова вернулись к своей беседе. Писатель немного знал мингрельский, но они говорили так быстро, что он успевал только удивляться, как они друг друга понимают.

А водителя все не было. Писатель уже начал жалеть, что связался именно с этой машиной. Вон только что из переулка выехала такая же полуторка и свернула на дорогу в Сванетию. Сел бы он на нее, и намного раньше прибыл бы в Хаиши! Нет, путешествие явно не задалось с самого начала! Сейчас уже двенадцать часов, в лучшем случае, если ему в Хаиши сразу попадется машина, идущая вверх, в горы, он доберется до места к девяти-десяти часам вечера. И чего доброго — ночь придется провести под открытым небом, — недовольно думал писатель.

Нужно сказать, что интуиция его не подвела, и в эту ночь ему действительно пришлось идти одному от Бечо до Мазеры и еще выше — к истокам Долры до Чихринской долины…

А шофера все не было. Теперь уже и остальные стали выражать недовольство.

— Куда он подевался? — громко спросил кто-то.

— Обедает, — ответили ему.

— Ничего себе обед, — пробурчал первый.

Еще несколько человек влезли в кузов. Они были рады, что нашли машину, да еще знакомых встретили, но те, истомленные ожиданием, радости их не разделяли и в разговор вступали неохотно.

— Поехали! Хватит! Поехали! — то и дело слышались женские голоса, но непонятно было, к кому они обращались. Скорее всего выражали вслух свое нетерпение.

Наконец появился водитель, низкорослый, лет тридцати. Что мог есть столько времени такой тщедушный человек? Все оживились, зашумели.

— Идет, идет! — радостно твердили женщины, глядя, как шофер неторопливо выходит из столовой. По дороге он еще остановился поболтать с кем-то, потом беззаботно и неспешно направился к машине.

— Слушай, куда ты пропал, мы тут сгорели в этой жарище, — загалдели мужчины, но совсем не сердито, напротив обрадованно.

Улучшилось настроение и у писателя. У самого шофера вид был довольный, веселый. Он стал на подножку и заглянул в кузов. Писатель воспользовался моментом и спросил:

— Друг, а дальше Хаиши ты не поедешь?

— Нет, — ответил водитель и стал шутить с другими пассажирами: — В чем дело, товарищи, откуда вас набралось столько?!

— Джуджгу, дорогой, подожди чуточку. Вардо в магазин побежала, сейчас вернется, — попросила шофера одна из женщин.

— А что ей в магазине понадобилось?

— Да за хлебом пошла.

— За хлебом! — воскликнул Джуджгу. — Фу ты, чуть было не забыл! — Он спрыгнул на землю и так же неторопливо пошел к магазинчику, который лепился возле столовой.

Движение — то же действие, а если человек действует, он не заскучает. Как только машина въехала в ущелье, как только показались лесистые горы по обе стороны реки — по эту и по другую, откуда, несмотря на пыль, поднятую машиной, тянуло прохладой и сыростью, крепким запахом влажной земли, мха и листьев, — у писателя сразу возродилась надежда, что там, в Хаиши, он найдет машину и доберется, куда задумал, вовремя. Он радовался, что видит мутную реку, прихотливо извивающуюся, сильную, волокущую огромные бревна, радовался, что видит кукурузные поля на склонах, а выше, на горах, тропинки, ведущие к пастбищам, — и подсознательно старался все это запомнить получше, чтобы описать, когда понадобится.

А машина тряско и шумно ехала по ущелью Энгури. На подъемах, когда мотор натужно гудел и хрипел, казалось, выбиваясь из сил, писатель не слышал разговора своих спутников, а на ровной дороге он внимательно прислушивался к ним, тем и развлекался. Женщины болтали в основном о покупках, ценах, о делах, которые их ждали дома. Мужчины — о строительстве дороги, которую начали прокладывать по другую сторону реки, — там тянулись остатки взорванных скал.

— Дорога будет что надо, — уверял рыжий длинноусый дядька в синей рубахе навыпуск, с карманами, подпоясанный серебряным пояском, которым обычно перехватывают в талии черкеску.

— Это разве дорога? — подхватил небритый, тот самый, с которым писатель заговорил вначале. — Двум машинам не разъехаться.

— Уча, сынок, — обратилась к нему сидящая впереди пожилая женщина, — это правда, что говорят?..

— Правда, — ответил Уча.

— Горе, горе! — вскрикнула женщина, проводя пальцами по щекам, словно царапая их.

— А что случилось? — всполошились остальные женщины и, приготовившись к причитаниям, приложили ладони к лицам.

— Машина перевернулась, с Чертова поворота сорвалась.

— Горе, горе! — вскричали теперь другие женщины и тоже стали ногтями царапать щеки, но слегка.

— А народу много было?

— Никого, один шофер, — ответил Уча.

— Разбился?

— Насмерть.

— Горе, горе! Женат был бедняга или холостой?

— Двое детей, мальчик и девочка.

— О, горе, горе!

— Отличный был парень, — сказал Уча, который хоть и не знал погибшего, но был доволен тем, что привлек к себе общее внимание.

— Несчастная его жена! Несчастные дети!

Писатель перегнулся через борт и поглядел вниз, туда, где волны реки угрожающе налетали на берег. Он попытался представить себе положение человека, упавшего в эту реку: «Ведь ее не переплывешь, а впрочем, пока долетишь туда с этакой высоты, о скалы разобьешься. А что, если и наша машина сорвется?» Эта мысль порядком испортила ему настроение, и он решил, что глупо думать о том, что может, конечно, случиться, а может и не случиться никогда.

— Когда мы будем в Хаиши? — спросил он Учу.

— Часа в четыре.

— Из Хаиши идут машины в Местию?

— Да кто его знает, когда идут, а когда нет.

Писатель замолчал. Попутчики его некоторое время еще поговорили о погибшем, потом о несчастных случаях вообще и в конце концов перешли на другие темы.

Дорога спустилась со склона в долину, и оглушительный шум реки на время стих. Машина шла мимо кукурузного поля, отделенного от дороги изгородью, в конце поля виднелся амбар, крытый соломой. Солнце пекло нещадно, и тень от деревьев, растущих вдоль дороги, не могла защитить от палящих лучей. Но вот дорога снова вернулась в ущелье, и снова зашумела река. Дорога тянулась вдоль реки, вернее, над ней, над ее быстрым течением, таким грозным, что писатель снова подумал — в случае чего, можно ли выплыть, выбраться из этого водоворота?