Расплата

Он как раз был поглощен этой мыслью, когда машина внезапно остановилась возле пацхи, крытой тростником. Над крышей вился дымок. Пацха стояла на земле, но балкон, к ней пристроенный, висел над самой рекой. Шофер выскочил из кабины, вошел в пацху и быстро вышел обратно.

— Чего остановились? — спросил писатель.

Шофер о чем-то переговорил с мужчиной, который сидел рядом с ним в кабине, потом они оба вышли на дорогу и начали о чем-то говорить так быстро, что писатель ничего разобрать не мог.

— Почему мы стоим? — спросил он снова.

— Здесь столовая, водитель обедать будет, — ответил Уча.

Писатель взбесился.

— Слушай, друг, ты же только обедал! — крикнул он шоферу из кузова.

— А я снова проголодался, дорогой, — пояснил шофер и невозмутимо продолжил беседу.

Кое-кто из пассажиров выпрыгнул из кузова и пошел в столовую. Начали спускаться женщины. Соскочил и Уча. Был он широкоплеч, с мозолистыми большими руками трудяги, в чувяках и таких же залатанных, как у писателя, брюках. Писатель встал одной ногой на колесо, вторую тоже перенес через борт и спрыгнул.

Камешек, выскочивший из-под его ботинка, угодил в ногу одной из женщин, и она недовольно на него покосилась. Возле пацхи, в тени лежала старая овчарка и поглядывала на прибывших с выражением, не обещающим ничего хорошего.

Писатель вошел в пацху и, прежде чем подойти к прилавку, заглянул в кухню через окошко, вырезанное в стене. Худая женщина в платке мешала большой деревянной лопаткой гоми в котле, висящем над огнем, стены в кухне были закопченные, черные. В самой пацхе, на стене позади прилавка висели нанизанные на веревку сухие круги сулгуни. Пол в пацхе был земляной. Рядом с входной дверью окно, у окна стоял длинный стол с длинными скамейками по обе стороны. Другая дверь выходила на балкон, внизу под балконом протекала река, и создавалось впечатление, что стоишь на палубе маленького пароходика, плывущего против течения к истокам реки. Приятно было глядеть на быструю воду, приятно ощущать на лице ее прохладные брызги.

Балкон был перегорожен занавеской. За нею сидел водитель и еще несколько человек в ожидании обеда. Они о чем-то разговаривали. Писатель снова вошел в пацху. Молодой буфетчик, голубоглазый и светловолосый, резал огурцы и помидоры для салата. Писатель взглянул на ящики с пивом, громоздившиеся в углу.

— Холодное? — спросил он.

— Теплое.

— А что можно поесть?

— Гоми и сулгуни.

— Еще?

— Салат.

— И больше ничего?

— Ничего.

— Давай гоми и сулгуни, и еще салат.

Писатель сел за стол и только тут заметил Учу, который сидел на другом конце длинной скамьи и уплетал гоми с сыром. Когда буфетчик принес еду, писатель попросил у него две бутылки пива, одну оставил себе, вторую протянул Уче.

— Спасибо, — Уча отпил пиво. — Ух, какое теплое…

Писатель ел безо всякого аппетита. Он догадывался, что до вечера ни до какого Бечо не доберется. А от Бечо ему надо было еще долго идти пешком, и перспектива блуждать по горам среди ночи совсем его не вдохновляла. Через открытую дверь он видел овчарку, лениво бредущую по двору, ту самую, что лежала на крыльце, когда они подъехали, и она напоминала ему обо всех злых псах, существующих на этом свете. Вполне возможно, что ночью ему встретится несколько или один из таких псов — и того вполне достаточно. Одним словом, путешествие не сулило никакой радости.

Писатель не съел еще половины гоми, а к салату и вовсе не притронулся, когда перед машиной Джуджгу остановился грузовик, уставленный пустыми ящиками. Из грузовика вылезли трое и вскоре появились в пацхе. Самый высокий из них был в соломенной шляпе, второй — в сванской шапочке, третий совсем без шапки. Пожалуй, он и был шофером — крутил в руках ключи от машины.

— Здравствуйте, — приветствовали они буфетчика и посетителей.

— Здравствуйте и вы, — ответили им дружно.

Шофер сел рядом с Учей, а двое других подошли к буфету.

— Слушайте, неужели это правда, что Кочия… — спросил буфетчик.

— Правда, — вздохнул высокий в соломенной шляпе, снимая ее и отирая пот со лба.

— Бедный, бедный Кочия! — Буфетчик замотал головой.

На минуту наступило молчание.

— Вчера как раз в это время он сюда заехал, — продолжал буфетчик.

— Он случайно не пил? — спросил высокий в шляпе.

— Да нет, что ты! — Буфетчик вышел из-за стойки. — Вот здесь он сидел, — показал он место на скамье рядом с писателем, тот оглянулся, словно надеясь увидеть человека, о котором шел разговор.

— Бардга, неси гоми и сулгуни, крикнул он мне, — рассказывал буфетчик. — Нарезал я ему сыру, салат сделал и поставил, вот здесь, — он ткнул пальцем в стол рядом с тарелкой писателя. Все смотрели на писателя, точнее — на ту пустоту рядом с ним, где вчера еще, в это время, сидел человек. Писатель тоже повернул голову и старался представить рядом человека, которого никогда не видел.

— Ну, как, спрашиваю, Кочия, дела с ткемали, — буфетчик изо всех сил старался восстановить вчерашний разговор с Кочией. Он волновался, наверное, глаза его и сейчас видели перед собой не пустое место на скамье, а живого Кочию, который только вчера именно в это время сидел на этом месте. Поэтому Бардга изображал все до крайности живо и выразительно.

— Ну, как, спрашиваю, Кочия, насчет ткемали, а он мне: да будь оно трижды неладно!

— Так и сказал? — переспросил высокий в шляпе.

— Да, так прямо и сказал: будь оно трижды неладно! Потом он встал вот здесь в дверях. — Бардга подошел к выходу и показал, где вчера остановился Кочия. Все дружно повернули головы за ним и почему-то стали смотреть на земляной пол, словно силились разглядеть там следы человека, стоявшего в дверях вчера. — Бардга, сказал он мне, — сейчас у меня нет денег, расплачусь в другой раз. А я ему: как тебе, говорю, Кочия, не стыдно, что за счеты…

Мужчина в сванской шапке усмехнулся.

— Ты не волнуйся, я за него заплачу, — заявил высокий в шляпе, — но…

— Да ладно, не в этом дело.

— Погиб человек, а теперь и семья его пропала.

Третий, вошедший с ними, как определил писатель, шофер, сидел, ссутулившись, и молчал.

— Эх, бедный Кочия, — буфетчик вернулся от двери к столу, — разве я мог подумать, что такое случится… Вот тут он сидел, сюда я поставил гоми, сюда салат… Лимонад есть? — спросил он. — Нету, — говорю, — есть пиво теплое, целую неделю стоит, — вошедший в экстаз буфетчик выболтал даже профессиональную тайну. — На что мне теплое пиво, сказал Кочия.

— Значит, не выпил?!

— Ни капли.

— Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, — развел руками высокий.

— Паршивое дело, — сказал Уча.

— Конечно, паршивое, — подтвердил сван.

— И сильно он разбился? — спросил буфетчик.

— Не говори! — махнул рукой высокий.

— Еще бы, с такой высоты… О господи! — воскликнул Бардга.

— Ну, пошли! — сказал высокий.

Шофер поднялся.

— Вы ведь в Хаиши едете? — спросил у него Уча.

Он кивнул.

— Тогда я с вами, не могу больше ждать.