Распыление. Дело о Бабе-яге

Кульминацией катастрофы стало падение третьей подводы. Бочонки, громыхая и лопаясь, как пушечные ядра, тоже покатились под горку, на ходу выплескивая золотистое, пенящееся содержимое. Если верить душистому хмельному духу, это было первосортное ячменное пиво.

Я зачарованно замер посреди всего этого хаоса, совершенно позабыв о наставнике, кладбище, Бабе Яге и даже о том, кто я такой.

Любимое занятие всех бездельников: пялиться на то, как впахивают другие. На нашем перекрестке, спасибо петуху, в данный момент работы хватило на всех. Кто-то уже аппетитно хрустел наливными яблочками - ваш покорный слуга в их числе; другие освобождали телегу от уцелевших бочонков и споро утаскивали их куда-то в переулок - видно, чтобы уберечь от дальнейшего произвола. Глиняной утварью тут же принялись жонглировать вездесущие мальчишки. Горшки, выскальзывая из их озорных ручек, с оглушительным треском лопались о мостовую и стены окрестных домов. Возницы орали, как оглашенные, пытаясь спасти остатки имущества, народ развлекался тем, что выкрикивал различные дельные советы, которые только усугубляли хаос.

Петух, лавируя среди всего этого безобразия, подскочил ко мне и больно клюнул в коленку.

– Ай! Бвана, чего вы клюетесь?
– захныкал я, потирая ногу.

– Ко...
– он примерился клюнуть еще раз, но я отскочил.

Смачно откусив сразу половину яблока, я пожал плечами и вопросил:

– Что я вам такого сделал? Сами отправили на кладбище, да еще и ночью, а теперь сами и недовольны... Стою тут, яблочко кушаю, никому не мешаю, а вы клюётесь...

Петух зарычал, как дракон. Я шарахнулся от него еще дальше. Наставник, успокаиваясь, на секунду прикрыл желтой пленкой глаза - не иначе, считал до десяти, - тряхнул гребнем, а затем, взяв меня крылом за руку, как маленького, потащил прочь. На ходу я успел набить полную пазуху яблок.

– А теперь, свет мой зеркальце, рассказывай, как ты развлекался на кладбище вместо того, чтобы работать.

Учитель, в шелковом халате, с трубкой, умытый и без перьев, расположился на софе.

– И ничего я не развлекался, скажете тоже. Какие развлечения могут быть на кладбище, ночью? Разве что некрофилия, дак я этим не страдаю...

– Ближе к телу.
– обрубил Лумумба.

Я отхлебну кофе. Настоящего, между прочим, а не из желудей. Учитель расщедрился, ради любимого ученика.

– Ближе к телу...
– мысли разбегались, как легкие облачка.
– Во-первых, там были призраки.

– Эка невидаль!
– фыркнул учитель.
– Призраки на кладбище...

– Не скажите. Один чуть мне сердце из груди не вырвал, а вы знаете, бвана: призраки на такое не способны. Бестелесные они.

– Это верно.
– Лумумба задумчиво выпустил ароматное колечко.
– Может, это был упырь? Ты не ошибся?

– Да что я, в самом деле, упыря от призрака не отличу?
– я обиженно надулся.
– Пес там еще был, тоже подозрительный. Всё ходил за мной, как на привязи... И девушка. Чернавой звать.

– Угу...
– задумчиво промычал учитель.
– Чернава, значит.

Несмотря на кофе, меня начало клонить в сон. Разумом всё еще владело пуховое отупение, а душа блуждала по сумеречным полям Нави. Ведь опоили-то меня, когда я под Пыльцой был... Неизвестно еще, каких побочных эффектов можно ожидать от двух зелий, действующих синергично.

– Не спать!
– на окрик наставника я вскинулся.
– Напрягись, Ванюша. Что еще там было необычного?
– я послушно наморщил лоб.

– Да ничего... Кладбище, как кладбище. Сыро, промозгло, мертвечиной воняет. А заклинание не сработало. Вы уж поверьте, бвана: я очень старался. И топал, и хлопал, и вокруг себя вертелся, что твоя юла...

Наставник обеспокоенно поджал губы, а потом тяжело вздохнул.

– Сначала - файербол, теперь - кладбище... Походу, тебя пытались убить, падаван. И, если б не твоя клиническая толстокожесть, это бы легко удалось. К сожалению, нас раскусили. Точнее, о том, кто мы такие, враг знал с самого начала. А значит, игра в гастролеров была бесполезным фарсом.

– Значит, Кукиша убили из-за нас?
– тихо спросил я.

– Определенно. И всё остальное...
– наставник задумчиво пыхнул трубкой.

– Что, остальное?

– Укладывается в общую схему.
– Лумумба отбросил трубку и вскочил.
– Вставай! Пора прогуляться. Нам нужен новый план.

Идти никуда не хотелось. Томно прикрыв глаза, я откинулся на спинку дивана, изображая умирающего лебедя.

– Что-то у меня голова кружится... И коленки дрожат... Может, вы как-нибудь сами?

– Ни в коем случае.
– наставник бессердечно пнул меня по лодыжке.
– Поднимайся, падаван. У нас появилось срочное дело.
– и смерил меня критическим взглядом.
– Только умойся. И надень что-нибудь чистое.

– Бвана, а куда мы идем?
– я находился в эйфорической фазе отходняка. Ощущал себя воздушным шариком - в буквальном смысле. Лумумба тащил меня за собой за веревочку, и я всё время боялся, что он эту веревочку выпустит. Говорят, в верхних слоях стратосферы давление воздуха уже не такое хорошее, как у земли, и запросто можно лопнуть...

– Идем мы к старым знакомым. Точнее, к одной знакомой: девочке Маше.
– снизошел до ответа Лумумба.

– Ух ты, здорово!
– я несколько раз подпрыгнул. Просто так, потому что мне это нравилось.
– А зачем?

– Придем - узнаешь, а сейчас помолчи.

Я честно попытался выполнить требуемое, но не смог. Так и распирало от любопытства.

– Бвана, как вы думаете: а что это за девушка была на кладбище? А отыскать её можно? Расчесочку мою украла, а она, вы знаете, дорога мне, как память...

– Это я тебе подарил. - напомнил Лумумба.
– И всё равно ты ей не пользовался.

– В том то и дело... Подарок от любимого учителя, - я прослезился.
– Пуще собственного глаза... Пылинки сдувал... Только вы один, бвана, любите меня, один заботитесь о сиротке без роду без племенииии...
– шмыгая носом, я начал тереть глаза.

Жизнь вдруг перестала быть чудесной и удивительной. Теперь я чувствовал себя, как камень, пролежавших под ногами прохожих тысячу лет. Вот, сейчас отращу лапки и зароюсь в землю. Насовсем.

Лумумба, глядя на мои сопли, поморщился.

– Так. Мне это надоело. Что-то долго тебя таращит... Думал, погуляем, ветерком тебя обдует - глядишь, и отпустит. Но, видно, не всё так просто.

Грубо схватив меня за ухо и притянув к своим губам, наставник что есть силы дунул. В голове моей образовался смерч. Пометавшись под сводом черепа, он вылетел через другое ухо и покатился по улице огромным серебряным колесом. Зашатавшись, я не удержался и шлепнулся на задницу.

Помотал головой. Затем ощупал себя, сосчитал руки, ноги, глаза, уши, пальцы - вроде всё сходится. Осторожно поднялся, цепляясь за Лумумбу, и огляделся вокруг.

Вот есть такое выражение: родиться заново. Сейчас это самое случилось со мной. Мир предстал ярким, новым, не очень, правда, чистым - мы находились на задворках какой-то харчевни, и оттуда отчетливо несло помоями. Прямо на тротуаре валялись капустные листья и картофельные очистки, в них радостно рылись двое поросят и четыре курицы.