Расщеплённая сталь. Том 1

Когда я вышел из портала, сразу почувствовал: что-то не так. Воздух был слишком тихим. Патруля не было. Небо темнело. Я провалялся без сознания куда дольше, чем предполагал. И это было опасно. Очень опасно. Седой в таких вещах педант. Он бы не допустил пустоты у портала. Даже на минуту. А мужики — они после моих рассказов поняли, что это смерть. Седой им думаю рассказал мои истории в деталях — без охраны, без контроля, всё к чёрту.

Я пошёл в сторону бараков. С каждым шагом сердце било сильнее. В ушах нарастало шипение. Где-то впереди... крики. Вдавился в грунт. Замер. Осмотрелся. Никого. Но тишина была неестественной. Как будто сама земля боялась издать звук.

Я двинулся дальше. Медленно. Осторожно. ИКСО-3 — в руках. Шарды — дрожали за спиной, будто чуяли мясо. Напряжение было невыносимым. Каждая секунда давила, будто я шёл по минному полю.

Добравшись до укрытия, я заглянул в каторгу.

Всех — всех мужиков поставили на колени. Как скот перед бойней. Двое из тех, кого Седой отправил в разведку, стояли, трясясь, нагие. Пальцы — сломаны. Ногтей — нет. На теле — ожоги, свежие, дымящиеся. Кто-то прижимал к ним нечто огненное. Живы. Но едва. Их мясо таяло на глазах.

Седой — тоже на коленях. Голова опущена. Одна рука — словно обугленная ветвь. Чёрная. Пальцы спеклись. Мясо отвалилось местами.

— В душе не ебу, куда этот мудак упер! — выл он. Голос сорванный, израненный. — Говорил, что в портал пойдёт... И нет его! Где он, сука?!

Он тянул время. Понимал, что отсчёт пошёл. Ему надо было выиграть хотя бы пару минут. Хоть секунды. Может, для меня. Может, просто потому, что не хотел умирать, глядя, как горят наши.

Перед ним — фигура. Мужик. Крепкий. Короткие волосы, обгорелая кожа. В руке — огненный шар. Это была не магия. Это было что-то технологическое. Артефакт? Портальная модификация? Я не знал.

Рядом с ним стояла она. Бабища. Монстр. Метра два, не меньше. Плечи шире, чем у любого из нас. В руках — кувалда, способная снести бетонную стену. Броня — чужая, не местная. Из портала. Такая, как у меня. Но выглядела она обычно.

Позади них — ещё четверо. Солдаты. Движения чёткие. Слаженные. Экипировка боевых групп. И в тени, дальше — десяток фигур. Все с винтовками. Старого образца, но боевыми. Они знали, как обращаться с оружием. И это злило. Не страх — злость. Холодная, сухая. Меня учили не бояться, а решать.

Эти выродки думали, что могут вломиться и поставить моих людей на колени? Плевать, сколько у них оружия. Дышат? Значит, дохнут.

— Где вы только всё это взяли?.. — проскользнула мысль.

Ярость понемногу закипала, как ртуть под кожей. Горло пересохло, но дыхание шло ровно — привычка. Я сканировал поле, намечая каждый шаг, каждый камень, каждый возможный угол обзора. Шарды — напряжены, будто чувствовали приближение бойни. Они гудели в спине, чуть вибрируя, словно предвкушая, как впиваются в плоть.

Я просчитывал всё: дистанцию, направление ветра, возможную траекторию отхода, укрытия. Эти твари действовали чётко. Первыми должны были лечь двое носителей. Без вариантов. Убрать тех, кто может ответить — это основа зачистки. Если их снести в первые секунды — вся структура нападения обвалится.

Но времени почти не было. Если уроды с винтовками успеют открыть огонь — половина наших поляжет. У них — позиции, у нас — колени, пыль, страх и надежда. Я уже видел, как это заканчивается. Видел слишком часто. Чем дольше я тяну — тем выше шанс, что они их просто вырежут. А я был уверен: вырежут. Быстро. С отработанной жестокостью.

Мужик с шаром, в доспехе АБСХ, орал, заливая всю каторгу грязным голосом:

— Где ваш носитель?! Я повторять не буду! Хотите, чтобы я вас всех положил? Да мне это только в радость! Я на войне вас десятками в землю ложил, выродки! Меня бы не сослали на вашу сраную каторгу за малую провинность — давно бы реабилитировали бы! — Его голос вибрировал, в нём был металл, боль, и отголосок власти. Это был не просто солдат — это был офицер из старой армии АБСХ.

Я наметил удар. Десять секунд. Шесть шардов. Цель: двое носителей, трое в строю, один у заднего прикрытия.

Шарды взвились, как раскалённые клинки. Без колебаний. Без сожалений. Два — в шею. Мгновенно. Осколки пробили плоть и хребет, вынося с собой мозг и кости. Один разрезал трахею, ещё один вонзился в грудь и раскрылся внутри, как цветок из стали. Крик. Хрип. Мясо.

Я дал рывок. Тело рванулось вперёд, и в глазах вспыхнули полосы искажённого пространства. Пули прошили воздух там, где я был мгновение назад. Поздно. Я уже был за укрытием. Возврат. Хруст костей — как симфония войны. Ещё двое упали. Головы в щепки. Кровь на песке кипела.

Поднявшись из укрытия, я перехватил ИКСО-3, хладнокровно направил на цель. Очередь. Пули били броню, шарды — плоть. Один воин рухнул, скрючившись. Другой упал на спину, захлёбываясь своей же кровью. Двое из рейда — наши — тоже упали. Пули достали. Без шансов. Я знал, что не всех спасу. Это война. Здесь каждый шаг даётся кровью. Но пока я стою — за каждого упавшего я беру пятерых.

Осталось четверо. Один полз, кишки держал в руках, хрипел, как пробитый мешок. Другому в лицо влетел осколок — от головы осталась каша и глаз на щеке. Ещё двое судорожно перезаряжались, но руки тряслись, страх душил. Поздно. Я уже был рядом. Я был яростью.

Я вылез из укрытия, кровь стекала по лезвию, по запястью, капала на землю.

— Фух... ебать... что вы тут устроили, — выдохнул я. Голос был севшим, глухим, но уверенным, как гильза в патроннике. — Суки. Не туда зашли.

Те, что ещё не померли, корчились в ужасной агонии. Их тела выворачивало, как будто изнутри их жрала неведомая тьма. Я видел, как что-то чёрное и дымчатое вспухало под кожей, ломало кости изнутри, и с треском вырывалось наружу. Это и был тот самый урон хаосом — чистая деструкция, медленная, мучительная, не оставляющая даже шанса умереть быстро.

Кровь хлестала из разорванных артерий под бешеным давлением, забрызгивая землю. Эффект усиленного кровотечения сработал на полную. Тела дергались, корчились, умирая в позе недоумения и боли. Шарды, особенно те, что прошлись по носителям, сделали своё дело — головы вырваны с хребтом, мясо в кашу, черепа — в труху.

Седой стоял в стороне, вытирая лицо от брызг. Он сплюнул на землю, тяжело, с озлоблением:

— Сука... пиздец. Ты бы ещё подольше перся, чтоб меня тут живьём зажарили, мать твою. — Его голос дрожал не от страха, от злобы. От бессилия, которое только что сменилось спасением.