Рассвет Полночи. Херсонида
Шрифт:
276 Херсонида Где прежде лилии белели, Где прежде розаны дышали; Но только лишь краса исчезла, Все лилии сии потускли, Все розаны сии поблекли.
– Так дщерь весны в саду цвела, Раскинувши свои листочки, Как гибки длани, благовонны; Ее лелеяли зефиры, Поили тихие дожди, А красили лучи небесны; Тогда - любезна дщерь весны На тонком стебельке прямом Головку нежно поднимала И всех пленяла и манила; Все отроки ее любили; Она божественна, - вопили; Все девушки ее хвалили; Она прекрасна, - говорили; Но лишь могуща кисть природы Толико прелестей в цветочке, Толико света перемен Преобразила в темну смесь, И дщерь весны бездушна пала; Тогда ни отроки не любят; Она божественна, - не вопят; Тогда ни девушки не хвалят; Прекрасный цвет, - не говорят. Здесь видишь челюсть сибарита, Там топчешь ребра великанов И черепы полубогов.
– Ах!
– где корона с митрой были, Там из червей венец плетется; Где роза на щеках алела, Там черный муравей влечется.
Пестъ восьмая 277 Да, - важны были полубоги; Их все страшились,
– Единый нежный друг несчастных, Кому стихия - есть любовь, В ком дышет жизнь одной любовью, Кончает поприще спокойно; Его брада белеет поздно; Глаза зрят тихий запад дней; А если он во гроб нисходит, То гроб ничто, - как лишь трофей.
– Но злый, - сын пагубы, - завистник Рассыплется не погребен.
– Тогда его ужасны кости Вовеки не обрящут гроба, Но будут ввек в степи белеть И ввек на знойном солнце тлеть; Поросший васильками холм Над ним не будет возвышаться; Не станет устрашенный путник Сидеть на диком сем холме; Но, отвратясь, минует кости, Что будут спать железным сном. Но что же тамо извлекает Из наших глаз нежнейши слезы?
– Се!
– персть почиющая присных Или сотлевший тот убрус, Который покрывает чела Отцев, - супруги, - друга, - милой... Убрус священнейших залогов, Которой я лобзал в слезах При длинном похоронном звоне!
– Как сей предмет остановляет? Как быстро душу проницает!
278 Херсонида С каким внушением сильнейшим Напоминает о кончине? Когда приходит кто из них В сию гостиницу почить И посох у дверей бросает, Ах!
– что тогда мы ощущаем?
– При бое той дрожащей меди, Что башни на стенах стенает И смертный стон свой протягает, Мы тотчас слышим: помни смертъ\ - Какое строго поученье!
– Мы слышим тайный парок труд Над нитью жизни человеков.
– Когда дыхание втекает В скудельной Прометея труд, То парки, взяв тончайший лен, Вертят крутящееся древко И начинают свой урок С пророческою сею песнью: «Крутись, мое веретено! Пряди! пряди!
– Лампада жизни Уже засвечена от неба: Пряди судьбину существа, Явившегося ныне в мир!
– Почто сия скудель слезится?
– Или предчувствует беды И горьки токи пота с кровью?
– Крутись, - мое веретено!» - Так сестры тут поют рожденье, А небеса дивятся твари, Произведенной ими в гневе; Но только лишь скудельный труд Теряет огнь и распадает,
Песть восьмая 279 Дабы опять преобратиться В бездушну прежнюю скудель, Тогда поют почтенны сестры Иную роковую песнь: «Престань, веретено, вертеться И прясть судьбину вещества!
– Вот - скоро дряхла нить порвется! Ах!
– так преходит слава дня; Ночь вечна крадется из бездны, Чтоб заступить престол его.
– Amponal - где твое железо?
– Увы!
– коликие страданья Сын крови должен перенесть, Доколе стричь начнет сестра?
– Престань, веретено, вертеться!» Нить кончится; - а вы, любезны Залоги бьющегося сердца! Вы, после бурь стремясь к покою, Залогом становитесь гроба.
– Мы видим, - чувствуем сие.
– О!
– если б после грозных бурь И наших дней был запад чист! «Что до меня, - вещает здесь Космополит - и зритель мира, - Когда судьбина не покажет Усмешки лучшей, как сия, То пусть в блаженном равновесьи Мое содержит бытие!
– Пускай огонь страстей в душе На три степени жар опустит! Гордыня!
– любочестье!
– гнев! Забота!
– суета!
– все страсти! И ты, - раболюбиво счастье!
–
280 Херсонида Я научился ведать ваши Обманы, ласки и насмешки. Да уничтожат бурный приступ Сии крутые вихри ада Ко входу моея души! Да снимут страшную осаду Сии тиранны дерзки с сердца!
– Кляну я всех сирен коварства! Кляну я все плоды Гоморры\ - Но пусть в челе и сердце свет Не погасает никогда!
– Пусть совести моей свобода Никем отъемлема не будет! Но быв всегда мне соприсущна, Отгонит всякий страх теснящий И духу даст златые крылья!
– А Феб не возбранит мне в лире И держит над главой лампаду!
– Тогда-то мир и радость духа Моей стихиею пребудут.
– Тогда ко мне в долину снидет Хотя малейша тень Эдема С блаженной высоты востока. Но коль блудящие огни, Что путника в обман приводят, Черту покажут ложну света И нарисуют в точке зренья Светильник суетной надежды; Или предскажут гнев судьбы, Который дни мои отравит; Друзья оставят, - ах!
– оставят; Тогда пусть дух благий Сократа, Мне шепчущий: Познай себя\ - Ведет по слезной сей долине Разумно до предела дней!
Пестъ восьмая 281 И разве, - разве быв водим Я богомудрием и Юнгом, В час некий буду созерцать Одними Томсона очами Прекрасно царство сельских видов!
– Тогда в гостинице спокойно Оставлю верный жезл - и лягу, И там помажусь, - уврачуюсь Спасенья вечного елеем. И тако я умру безвестно От дому матери далече!
– Тогда - и та из звезд малейших, Под коей некогда родясь, Дышал я на земле живых, - Какое б тайное влиянье На всю мою жизнь ни имела, - Не будет озарять меня, Не будет даже вредной силы Иметь на тлеюще чело И на рассыпавшися перси; Я ввек сию звезду забуду.
– Сопутники моих дней юных Искать меня повсюду будут, Но не найдут уже меня.
– Они последуют стезям, Проложенным моей стопой; Пожмут друг другу теплы руки, Мое воспомнят бедно имя И, в перси бья, возопиют; Но гласа их я не услышу; Я лягу близ пучины черной; Я в желтой персти
282 Херсонида Сосновыми сырыми деками.
– А ты, подруга сердца нежна, С которой было б все здесь мило, - В лугах, лесах, горах и долах, - Без коей здесь - увы! умру, - Ты, может быть, переживешь; Конечно, - ты живи!
– еще живи!
– Ах!
– не закроешь глаз моих! Ты не оплачешь!
– я усну, - Усну в пустыне, не оплакан Никем!
– слеза из глаз катится; В слезе моей дрожит луна, Как мала сребрена звезда!
– О скорбна мысль!
– здесь устаю; Здесь томну арфу повергаю».
ИМН ЦАРЮ ЦАРСТВУЮЩИХ К Тебе, - которого премирный И вечно непреложный дух Колеблет твердь и дол обширный, - Там движет многозвездный круг, А здесь ось мира нагибает, Кавказы, - Альпы претирает; Твердыни в бездну низвергает; Под солнцем топит гор утес; Иль - высит, или ниц склоняет Тяжелый дольних царствий вес!
– К Тебе, - Царю земных царей, - Воззвав, - колена преклоняю И томну арфу повергаю Из длани трепетной моей. Се Херсонис благословенной! Что ныне он? — что древле был? Он некий малый мир в вселенной, Над коим некогда парил Твой дух, - сей вождь небесных сил, Когда он, яко плод зачатой, Во мраке первобытных дней Зрел в бездне черных вод чреватой; Когда Любовь, - всех жизнь вещей, - На крыльях голубя летала Над нежною его пленой И в тихом чреве согревала Животворящей теплотой. Согрела, - он из бездн изникнул В прелестном, пышном виде вдруг, Как бы позорищный полкруг;
284 Херсонида А Ты, - а Ты над ним воздвигнул Блаженства пурпурну зарю Калифам, - капам и ЦАРЮ... Твой перст творящий, благостынный Во изобильи находил Сии леса гостеприимны; Твой перст чудесный воздоил Сии цветущи вертограды, Сии багряны винограды, Сии смоковниц древеса, Сии высокие раины И доброплодные маслины, Сребристых тополей леса, Гробины, кедры, буки, тисы, С бессмертным лавром кипарисы. Но в тот ужасный век седой, Как, потеряв он век златой, - Увы!
– в железный низвергался, Где в первый раз металл раздался, Где вся растлилась плоть и кровь, Где в злость перелилась любовь, Где бранным рдело всё недугом; Брат стал не братом, - друг не другом; Где на безропотных главах Оливные венцы бледнели, А изверги в литых бронях Противу ближних свирепели И с быстрой молнией мечей В доспехах крепких, громозвучных На братиев, - отцев, - детей Полились в долах злополучных, - В сей век, - родивший дику брань, - Твоя багреющая длань, Потрясши огненный сноп молний,
Ими Царю царствующих 285 Сии хребты шатнула дольни Во основаниях своих, Шатнуло дно песчано их; Воздвигла трусы в царстве темном, Что, в чреве заревев подземном, Зевнули, - горы пали в гроб; Иль - быстро разлияла всюду Иноплеменников потоп, Что, вдруг исторгшись изнутрь-уду Кавказских седоглавых гор, Кровавый произвел позор. Когда ж во славе обновился Тот светлый полдень тишины, Тот век блаженный покатился Поверх холмов сея страны, Как примиренны небеса Излили благодатный ток На горы, долы и леса, На берег, камни и песок, - Твое вседетельное Слово, Чтоб бытие воздвигнуть ново, Здесь водрузило с лепотой Краеугольный камень свой, Да не подвигнутся священны Сии незыблемы хребты. Но как в владыках несравненный, Сын мира, - неба, - правоты, - Внук Ольги мудрой и прелестной, - По тьме увидел свет небесной, Твое, - предвечная Любовь, - Влиянье ощутил с струями, Где возродил он плоть и кровь Пред Херсонисскими брегами, - Ты, Боже, погасил навек
286 Херсонида Подземный пламенник средь бездны; Ты ржущим там горнилам рек: Не прейдете предел железный! Перуны раздраженны там Крутых брегов не потрясали, А дики свары по полям, Зажегши факел, - не ристали; Тогда лук сильных изнемог; Тогда вражды сотерся рог. Ах!
– время в мире скоротечно Картины пременяет вечно!
– Вещь кажда век имеет свой; Гнездящесь зло во тьме густой Еще свое чело вздымало; Еще те вежды разжимало, Что, только слабо воздремав, При первом открывались зове; А хитроокий грех, восстав, Желал прохлады в общем крове; Князь тьмы, - плотоугодный князь, Преторгши с небесами связь, Лелея песнью грех нечистой, Носил его в груди пушистой.
– Тогда, - тогда всемстяща длань Еще сводила звезды в брань; Еще месть средь колес сверкала, Еще жезл медный простирала И богомерзких поражала. Высокоцарствуяй!
– ужель Сия волниста колыбель, - Сия пениста зыбь пучины, Где в юности сей край почил, Вновь двигнет шумные стремнины, ПО 120
Имн Царю царствующих 287 Со дна с песком подымет ил И будет гробом водосланым, Где погребется и умрет, Покрывшись сводом волн пространным, Сей брег, сей дол и сей хребет! Ужели кровожадна свара, Дщерь ада, - Ктезифона яра, - Еще покатит средь колес Булатных копьев звучный лес? Ах!
– удержи еще, Всесильный, Бразды сея судьбы строптивны!
– Мятежны бури предвари! Продли дугу Ты хризолитну, Сей желтый пояс ниц простри И чресла препояшь холмов Блаженством мирных дней возможных! Расторгни ухищренный ков Исчадий Галлии злобожных, Друзей строптивых агарян, - И мышцей предвари всевластной Ужасных правил их обман, Да шум Секванских волн опасной Не отзовется в сих брегах И не промчится в сих хребтах! Благоволи - да Ангел мира Над каждым здесь холмом парит И, светом озаря эфира, На здешних долах водворит С блаженством тишину любезну! Да лиры златострунной гул Проникнет долы, горы, бездну (И никогда бы не уснул); Да всюду громко раздается,