Рассвет. XX век

Потрескивание дров в печке настраивало на умиротворяющий лад. И всё же что-то не давало мне покоя. Что-то я упускал.

— Можешь потом сабли вырезать? — спросил старший паренёк. На восстановительных работах он шёл под кличкой Второй. Он же вчера встретил меня возле кирхи.

— Зачем тебе сабли?

— А как играть в кавалерию без сабель? — искренне удивился он. — Залпы отделениями, потом в ближний бой. Плечом к плечу, держа строй.

Я фыркнул:

— До первой мортиры. Всё это яйца выеденного не стоит. Играть лучше во врачей. В строителей. В фермеров.

— История рейха состоит из славных побед и завоеваний! — запальчиво возразил он. — Без них у немца не будет ничего!

Не его это слова. Уж он-то лучше всех остальных обязан понимать, во что выливаются все эти славные завоевания. А гляди, тоже ведётся на школьные байки. Где твой отец, Второй? Где твоя мать?

Этого я не спросил. Слишком будет жестоко. Да и незачем отпугивать их такими вопросами. Напротив, детей надо привлекать и обучать правильным вещам. Для наилучшего проведения реформ требуются преданные инициативные люди, которые грамотно разовьют их на местах. У сирот же нет родственников, которые попросят пристроить их повыше или защитить от закона, нет и желания поддерживать текущую систему, в которой они фактически бесправны.

Революция мало что изменила в государственном аппарате, если уж на то пошло. Многие ещё имперские чиновники остались при старых должностях или получили новые, не менее влиятельные. Этих бюрократов нужно будет менять — на моих верных сторонников

Это игра на долгую перспективу: взять под покровительство приюты, сейчас полностью отданные на откуп церкви, сформировать учебную и идеологическую программу, найти толковых людей в качестве учителей и создать надзорный орган, который будет следить, чтобы наставники не отклонялись от избранного курса.

Ведь не один я сознаю ценность, которую представляют собой дети.

Если не следить за тем, кого они слушают и у кого учатся, их перехватят организации вроде Немецкого национального союза молодёжи или Бисмарк-бунда [1]. Они тоже понимают, насколько важны для человека ценности, заложенные в юношестве.

Я дал себе зарок непременно учредить достойную ассоциацию для сирот, когда получу власть. С их помощью получится надёжнее закрепить грядущие радикальные изменения, которые могут не понравиться нынешним элитам.

А пока следовало посеять первые семена.

— Война — это болото. Дурная трясина, которая глотает людей. Надо стремиться туда, — я махнул рукой с ножом, указывая вверх.

— В рай к Господу? — поморщился Четвёртый.

— Пацифист, — приложил меня Третий.

Остальные согласно закивали. У всех на лицах появилось выражение, будто им дохлую кошку к носу поднесли. Неудивительное единодушие; у них проповеди отца Отто должны были уже в печёнках сидеть.

Их предположение естественно, они — воспитанники совсем другой эпохи, для них всё, что в вышине, относится к райским кущам. Надо уточнить.

— К звёздам, — объяснил я. — Человек рождён править среди звёзд. Как говорится, учение — свет, а неучение — тьма. Светлее всего возле звезды. А темнее всего в безбрежной космической черноте, которую нужно преодолеть, чтобы звёзд достичь. Получается, до звёзд доберётся тот, кто будет стремиться к свету, то бишь к учению.

Парни уже не таращились с недоверием. Привыкли за день, что я разговариваю иначе, чем старый Макс. Девочки ещё не свыклись. Иногда я ловил их взгляды, полные удивления.

— Будто это возможно — выйти в космос, — с нескрываемой усмешкой произнёс Второй. — В космосе же пустота. Там нечем дышать!

Я пожал плечами.

— Поживём — увидим. Человек на многое способен, если не тратит себя на то, чтобы выпустить кишки ближнему своему.

Девочки неловко заёрзали. Будь на кухне фрау Шнайдер, она возмущённо взвилась бы, мол, нечего малышек дурному учить. Но её тут не было.

Дети притихли. Нет, что-то с ними не так.

Чувство неправильности нарастало.

Вот оно.

Их пятеро.

Не шестеро.

Должно быть четыре мальчика и две девочки.

И куда подевался недостающий элемент? Его я не видел — да и припомнить не мог. Макс Кляйн словно нарочно вымарывал сирот из своего невеликого разума.

— А где?.. — Я не закончил, многозначительно оглядев детей.

Лишь бы смекнули, о чём я. В жизни не признаюсь, что не знаю их имён.

— Вольф? — наконец дошло до девочки, которая обсуждала меня со Вторым. — Так он уже неделю не встаёт с постели.

— Вот оно что, — протянул я.

Девчушка поджала губы и отвела глаза.

— Чахотка у него, — хрипло сказал Второй. — Доктор говорил…

Он прокашлялся.

— Доктор говорил, ему нужен покой. И просил надеяться на лучшее.

* * *

[1] Бисмарк-бунд — молодёжная организация крайне правой НННП, позднее влившейся в нацистскую партию, прообраз гитлерюгенда.

Глава 7

На какое-то время в кухне повисла тишина. Её нарушал лишь треск дров в печи; легкомысленному огню не было дела до людских горестей.

Сироты не хуже меня понимали, что означают роковые слова врача. Если он призывал надеяться на лучшее, значит, реальной надежды уже не осталось. То был паллиатив для сердца, призванный оттянуть предстоящую боль от потери — и ничего более.

Эти дети достаточно настрадались, чтобы не купиться на пустой призыв. Они не раз сталкивались со смертью. Они теряли родных, как и друзей; ещё в начале прошлой зимы воспитанников в приюте было семеро.

А теперь почти пятеро.

Чахотка… Туберкулёз. Страшное, неизлечимое заболевание, которое в кратчайший срок сжигало больного заживо, — и сущий пустяк для цивилизации, которая изобрела хотя бы антибиотики. Но здесь, судя по всему, с этим затянули. Неправильно расставили приоритеты. Как-никак противомикробные свойства плесени использовались задолго до того, как люди принялись дырявить друг друга пулями и травить ипритом.

Впрочем, если это действительно моя Земля из прошлого, а не деградировавшие потомки переселенцев, ругать их смысла нет. Кто будет винить неандертальца в том, что предел его изобретательности — обсидиановый нож, а предел амбиций — красивая шкура, что принадлежит соседу?

О том, чтобы оставить Вольфа умирать, и речи не шло, но вариантов действий в моём распоряжении было не так уж много. Любой оперативник Института Развития владел определённым багажом знаний для автономной работы в полевых условиях — на тот сомнительный случай, если откажут все системы орбитальной инфраструктуры и связь с центром исчезнет. Ничего серьёзного там не было, никто не ожидал, что мы повторим прогресс человечества за последние тысячелетия. Так, заложили основы. От пенициллина до простейшей фазовой регенерационной капсулы. Но капсулу текущая промышленность осилит лет через двадцать, если начнёт работать на неё уже вчера, следуя моим чётким инструкциям. С фармакологией положение обстояло получше, но тоже перспективы отнюдь не радужные.