Рассвет. XX век

— Похвально. Так вы зашли…

— Я зашёл, — прервал я его, — чтобы узнать о состоянии Вольфа.

— Вольфа? — Отто резко помрачнел. — Его судьба в руках Господа.

— Врачи говорят, что без шансов?

— Да что они могут говорить… Пригласили одного, он предписал отправить мальчика в горный санаторий. Дышать свежим воздухом, принимать солнечные ванны.

Уголок рта пастора дёрнулся в саркастической усмешке.

— Где мы, а где горы… Откуда взять деньги?

— Неоткуда, — согласился я. — Но есть иной путь. Вернее, метод. Я научился ему на восточном фронте от одного пленного. В крепкий алкоголь добавляется особая смесь специй, жидкость втирается в грудь больного, получается этакий массаж. Лёгкие прогреваются, и болезнь отступает. Довелось им воспользоваться, двое в роте подхватили чахотку. Оба перестали кашлять на третьи сутки.

Преподобный Браун посмотрел на меня с нескрываемым подозрением.

— Какого рода специи?

— Мы заменяли солью и перцем. Работало как часы.

— Вы случайно не прикрываетесь Вольфом, чтобы разжиться выпивкой?..

— Бросьте, даже не пригублю.

— Как бы то ни было, я человек непьющий, — развёл руками Отто.

— Я надеялся заручиться вашей помощью, чтобы подступиться к фрау Шнайдер…

Уговорить пастора оказалось довольно трудно. Он ещё не избавился от прежней установки, согласно которой у Кляйна в жизни было одно развлечение — надираться до свинячьего визга. Даже когда он сдался и отправился со мной в комнату фрау Шнайдер, я кожей чувствовал исходящие от него волны подозрения. Он был в своём праве: выдуманная мной история не убедила бы и самого легковерного простака. От смертельной болезни не избавиться компрессом. Но что-то сказать было нужно, так?

Как и ожидалось, фрау Шнайдер защищала тайну существования бутылки рома с яростью львицы, на детёныша которой покушались гиены. Она боялась, что её репутация в глазах Брауна рухнет, и до последнего отказывалась признаться, хотя витавшие вокруг неё алкогольные пары выдавали её с головой.

Эту крепость мы с пастором взяли измором. Наконец экономка сдалась и выставила заветную бутыль — к слову, это был не ром, а подкрашенный луковой шелухой самогон. Расстраивать своим открытием фрау я не стал, самогон или ром — мне без разницы. Я отлил примерно полкружки. Затем на кухне побросал в неё всех пряностей, до которых дотянулся, особо не разбираясь. Дети уже ушли спать, и фрау Шнайдер решила проведать их, я же в сопровождении пастора, который прихватил Библию, отправился к лежбищу Вольфа.

Ему выделили отдельную комнату. Там стоял жуткий холод; на резонный вопрос, не хотят ли больного преждевременно добить переохлаждением, пастор заявил, что доктор рекомендовал часто проветривать помещение.

Я захлопнул окно и прогнал Брауна в коридор: он-де будет мешать массажу.

С кружкой ядерной смеси в одной руке и керосиновой лампой в другой я приблизился к кровати, в которой лежал Вольф. Его завернули в несколько одеял, чтобы сберечь тепло. Паренёк спал или пребывал без сознания. Я раскутал его и стащил с него рубашку, влажную от пота. Он был как догорающая свеча; восковая бледность кожи, острые скулы на угловатом лице, на висках просвечивают кости, потрескавшиеся губы, руки тонкие, как палочки, рёбра отчётливо выпирают под кожей. От тела исходил жар. Когда я прикоснулся к нему, Вольфа сотрясло приступом кашля, но в себя он не пришёл.

Запущенный случай. Тем сложнее будет лечение. Для маскировки я обмакнул тряпочку в кружку, обтёр ей ладони и, присев, положил их на впалую грудь Вольфа. Принялся осторожно массировать. Пусть это только для вида, но переусердствовать нельзя. С медвежьей силой Кляйна можно случайно сломать рёбра.

Я прикрыл глаза и прислушался. Нужно было уловить течение потоков энергии в чужом теле, — а когда оно находилось на грани смерти, сделать это было на порядок труднее.

С пальцев сорвался пробный импульс. И ещё. И ещё.

Ничего.

Пустота.

Тишина, разрываемая хрипом умирающего.

Я едва не пропустил слабейший, едва ощутимый всплеск, пришедший после очередного пробного захода. Ухватился за него, как за конец размотанного клубка, — и начал осторожно сматывать.

Всплески стали чаще, превратились в мерные толчки.

Я глубоко задышал, стараясь приноровиться к ним. Слиться с ними. Только так получится задуманное.

Псионика как научное направление появилась относительно недавно, веков пять назад. Она описывала новый фундаментальный уровень взаимодействия сил в природе — и ими, в отличие от остальных, человек мог приноровиться управлять самостоятельно, без инструментов.

По большому счёту, она не произвела в обществе фурора. Технологии, которыми мы уже обладали, позволяли добиться тех же результатов, хоть и иным путём. Например, когда я очнулся в Берлине, то избавился от головной боли — устранил гипогликемию и понизил давление — неосознанным обращением к псионическим силам, использовал себя как батарейку для перестройки процессов в организме. Но не проще ли избавиться от влияния продуктов распада алкоголя на этапе проектирования тела? Так и поступают — безо всякой псионики.

Нужно остановить кровь и залечить рану? Можно пойти длинным путём: собрать волю в кулак и заняться прямой манипуляцией энергией элементарных частиц, потратить кучу сил, чтобы ускорить регенеративные свойства клеток, а можно взять портативную «штопалку» и получить результат за пару секунд.

Когда-то давно открытие псионики стало бы переломным моментом, рождением новой эпохи. Для нынешнего человечества она превратилась в игрушку, муторную в освоении и не очень полезную в повседневной жизни В основном её изучали полевые агенты Института, которым по роду деятельности полагалось не светить земными устройствами на чужих планетах, и немногочисленные чудаки-эксцентрики.

Нельзя сказать, что псионика была полностью бесполезной. Без неё не получилось бы изобрести фокусирующий луч для удалённого переноса сознания. Она заняла своё место в науке наряду с другими важными разделами. И раз уж объявилось Существо, таинственная псионическая сущность, учёным в этой области теперь будет над чем поломать голову.

Беда в том, что для необразованного наблюдателя её проявления выглядели как некая магия. А мне репутация колдуна была совершенно не нужна.

Я стиснул зубы. Ещё одним недостатком псионики были огромные потери энергии при работе человеческого организма с внешней средой. Наши тела не задумывались как батарейка для сложных фокусов.

А я именно что фокус и пытался провернуть. Очистить лёгкие Вольфа от поражения инфекционными микобактериями и обратить процесс распада лёгочной ткани вспять.

Концентрация сбивалась. Я принялся тихо ругаться на всех известных мне языках, сосредоточившись на звуке собственного голоса. Если сорваться, то всё, второго захода не будет.

Повезло, что Макс Кляйн был здоровым, как бык. Но и его бездонный колодец под конец пересох. Я дышал через силу. Перед глазами вспыхивали огни. Горло свело спазмом. Каждый сустав болел, словно его вывернули, а затем вставили обратно. Меня лихорадило.

Но я справился. Дыхание Вольфа выровнялось и стало глубже. Смертельная бледность ушла.

Кое-как накрыв мальчика одеялами, я вывалился в коридор. К ожидавшему там Отто Брауну присоединилась фрау Шнайдер. Я всучил ей кружку с остатками рома и спросил, есть ли какая-нибудь еда.

— Остатки заливного и немного сыра… — растерянно ответила она.

— Пойдёт.

Во мне пробудился зверский аппетит. Еда и сон — больше ни о чём я и думать не мог. Пошатываясь, я направился на кухню.