Рассвет. XX век

Он хохотнул и вновь приобрёл серьёзный вид.

— Надо бы поспешить. До Фронау путь неблизкий; наш склад на самых задворках.

Я прикинул расстояние и молча кивнул. Мясник жил на юго-востоке. Предстояло пересечь весь город, так как Райниккендорф располагался на северо-западе.

— Отличную вы им взбучку устроили! — с придыханием произнёс Густав. — Взгрели как надо!

Мне не понравился его взгляд. Так смотрят на кумира, на идола. И всё из-за чего? Из-за того, что ловко избиваю людей?

— Брось, ерунда это, парень. Лучше б ты так восхищался учителями, врачами и учёными. Вот они — герои.

Густав обиженно поджал губы, но открыто спорить не полез — мой авторитет победил.

Погрузили пианино в телегу. Работал я, по сути, в одиночестве: от одноногого Крута пользы не было, а Густав больше бестолково метался вокруг, чем реально помогал. Придерживал пианино, когда надо, чтобы не завалилось, и на том спасибо.

Когда мы закончили, повалил снег. Стояло безветрие, и крупные хлопья сыпались почти отвесно. Я поднял воротник пальто.

— Аккурат в первый день зимы, — хмыкнул Курт.

Его окутала задумчивость. Наверняка прокручивал в голове сцену с парнями в полутренчах — как ни храбрись, а одному против них калеке не сдюжить. Да ещё и предательство Ганса…

Мецгер вытащил сигарету. Предложил и мне. Я отказался.

— Ладно тебе, Макс, это не буковый лист, — сказал он, затягиваясь. — Не та гадость, которую мы смолили в окопах, пока лёгкие не лезли наружу. «Лесная тишина», а?

Я был непреклонен.

— Бросил, когда вернулся.

— Правильно, — неожиданно согласился Курт. — Я тоже. Но иногда дёргает что-то… И чёрт бы меня побрал, если это не капуста, пропитанная никотином! Будто и не возвращался из траншей. Самообман — страшная вещь.

Он затушил сигарету и постучал по борту телеги.

— Трогай, чего ждёшь!

Густав хлестнул вожжами клячу, и повозка тронулась с места.

Склад представлял собой вытянутое одноэтажное здание. Крышу ему посеребрило свежевыпавшим снегом. По бокам его окружали братья-близнецы, такие же складские дома, державшиеся в стороне от поселения. Между ними вытянулись, как часовые, ветвистые деревья; на некоторых ещё сохранились отдельные листья, съёжившиеся и почерневшие. По левую руку от зданий тянулись поля.

Густав остался приглядывать за повозкой, я же в компании Мецгера-старшего направился внутрь.

На складе было просторно. Пахло сыростью и подгнившим зерном. Деятельные рабочие возводили в дальнем конце помост и трибуну при свете керосиновых ламп. Вдоль стен прохаживались темные фигуры, что-то измеряли, вполголоса переговариваясь. Их бормотание заглушало препирательство двух людей, которые стояли в центре помещения. Рядом с ними высились друг на друге три ящика; на верхнем отсутствовала крышка.

— Это же хлам! Натуральный мусор! Они никуда не годятся, Вильке, понимаешь ты это? Даже в качестве дубин — треснут, а то и развалятся! Некоторые уже сломаны. Ржавое барахло! — распалялся первый, невысокий плотный мужчина с усами цвета ржавчины. Они воинственно встопорщились, когда их владелец от души пнул нижний ящик. — И в этих та же дрянь?

— Другого товара не найти, — степенно ответил ему второй. Его лысина блестела, отражая свет ламп. — На дворе не восемнадцатый год, Эдуард, и даже не девятнадцатый. Мне пришлось изрядно постараться, чтобы раскопать хоть эту древность.

— Именно что древность, — скривился усач. — Ни одна из них не сделает ни единого выстрела.

— Разве решающую роль играют не намерения? Никто не будет ждать, чтобы мы сами себя вооружили по последнему слову.

— Проклятье, Вильке, чему ты обучишь ребят, показав им это дерьмо?

— Ну уж отработать движения затвора на этих железках можно.

— И прости-прощай показательное стрельбище!

Наше появление осталось для этих двоих незамеченным. Курт не стал вмешиваться в перепалку, я же с интересом пригляделся к ящикам. Содержимого нижних я не видел, но догадывался, что они заполнены тем же, чем и верхний.

А в нём лежали винтовки.

После войны новосозданное правительство выпустило приказ, согласно которому возвращавшиеся солдаты были обязаны сдать вооружение по месту жительства. Без этого не произвели бы расчёт в виде небольшого денежного довольствия и комплекта одежды. Из-за всеобщего хаоса следили за исполнением приказа спустя рукава, и следующие годы государство потратило на то, чтобы изъять у населения оружие. С винтовками расставались без большой охоты, однако несколько полицейских рейдов после подавленных восстаний охладили самые горячие головы.

Забрать револьверы было тяжелее. Они воспринимались солдатами как часть тела. Без них многие не могли заснуть. Рука безуспешно нащупывала знакомую рельефную рукоять, а в груди рождалось волнение — как отбиваться, если вдруг в комнату завалятся англичане? Макса это коснулось в полной мере. Первые месяцы он срывался на всех подряд. Вжимал голову в плечи, если случалось выбраться под открытое небо. Его незапятнанность пугала: ни аэростатов, ни далёких точек аэропланов, ни пороховых туч. А однажды он набросился с кулаками на группу строителей. Когда он проходил мимо их площадки, ему послышался звон гонга, возвещавшего газовую атаку.

Без револьверов солдатам приходилось туго. Кто был поумнее, надёжно припрятал свой. А вот винтовки в двадцать втором было уже не достать.

По крайней мере, так считал Макс. Похоже, он ошибался.

А главное, они были выставлены у всех на виду! И хоть бы кто глазом повёл.

Лысый Вильке с честью выдержал атаку Эдуарда. Из страдальческих возгласов того я узнал, что Вильке — бывший ефрейтор-каптенармус [2]; кому как не ему обладать связями, чтобы раздобыть винтовки? Пускай они, если судить по стенаниям Эдуарда, и нерабочие.

— Ты бы ещё трёхлинейки приволок, — буркнул он, когда запал его иссяк. — Османцев и мадьяров ты уже обокрал, осталось нагреть русских.

— И приволоку, если найду, — ухмыльнулся Вильке.

— Иди уже, арсенал-командор.

Когда каптенармус в отставке удалился, к раздражённому Эдуарду подступил с докладом Курт. Услышав про пианино, председатель «Сообщества» слегка успокоился и энергично пожал мне руку.

— Я Эдуард Фрейданк, заправляющий этим балаганом. Премного наслышан о вас от Курта, — произнёс он. — Он целые оды пел о том, как хорошо вы играете. Хотя по вам и не скажешь.