Рассвет. XX век

— Ладно, положим, переделать боевые в безопасные я сумею. Выйдет ничуть не хуже, чем смена монарха на рейхспрезидента, — сказал я. — Когда ехать?

Договорились на завтра. Перед тем как положить трубку, я спросил:

— Пока мясных разгрузок не предвидится?

— Если выбью поставку, сразу дам тебе знать. Пока все разводят руками, даже прохвост Вильке.

В первую встречу с Мецгером он уговорил меня помочь ему с переносом туш ещё раз. С тех пор скотобойня ушла в отказ. Поставки сокращались, и поредевшие партии перехватывали более ушлые торговцы. Проблема была даже не в наличии товара; просто марка дешевела с каждым днём, и состязаться с богатыми конкурентами Курт уже не мог. В отчаянии он прибегнул к помощи Вильке, но и бывший кладовщик со всеми его связями раздобыть мясо оптом по бросовой цене пока не мог.

* * *

Я не знал точно, чего опасался Вильке, однако продажа патронов прошла без сучка без задоринки. Воодушевлённый моим присутствием, снабженец даже выбил небольшую скидку. Я же ничего толком не сделал — просто стоял возле него и улыбался, чтобы продавцам не вздумалось выкинуть какой-нибудь фокус. Собственно, после моей улыбки они и согласились сбросить цену.

— Отлично проделано, герр Кляйн, — похвалил меня Вильке, когда мы погрузили коробки с патронами в повозку. — Но больше так не делайте. Я думал, они либо убегут, либо достанут револьверы и изрешетят нас.

— Револьвер был только у одного, — отмахнулся я. — Я оглушил бы его, прежде чем он достал бы оружие.

— Говорят, американские ковбои на дуэлях стрелялись за долю секунды.

— Носили ли эти ковбои толстые зимние пальто?

— Почём мне знать, — пробурчал Вильке. — Я никогда ковбоя вживую не видел. Только обычных сэмми [1].

— Это что же, они пытались захватить ваш склад? А вы доблестно отбили их налёт?

— Как протрубили окончание войны, я стащил из брошенного штаба коробку с железными крестами. Потом, когда отрядом уходили из Франции, встретили роту американцев. Они и раскупили кресты на сувениры.

Глаза Вильке довольно заблестели. Не то вспомнил, как хорошо было возвращаться домой живым, не то радовался удачной сделке.

— Вы не рассказывайте Курту, — спохватился он. — Он к орденам трепетно относится.

— Буду нем, как могила, — заверил его я.

Мы разошлись. Я взял с Вильке обещание, что он завезёт коробки в мастерскую, адрес я ему дал. У меня же осталось незавершённое дело в Берлине. Я собрался наведаться в Романское кафе. Текст мемуаров был дописан этим утром; пачка листов, труд долгих бессонных ночей, хрустела во внутреннем кармане пальто. Раньше Макс прятал в этом месте бутылки с самогоном. Теперь там лежали его воспоминания, отобранные и тщательно приглаженные. Я находил эту перемену поэтичной.

Здание, в котором находилось Романское кафе, отличалось прусской монументальностью. Его главный фасад с обеих сторон окружали башни с черепичной крышей. Над выступом по центру возвышался треугольный фронтон, украшенный барельефами. Вершину треугольника венчал имперский орёл. Здание словно воплощало в себе старый порядок, погребённый в братской могиле Первой мировой войны. И почему его выбрали для своих встреч поэты и писатели, люди творческие, а значит, далёкие от затхлого орднунга?

Несмотря на разгар буднего дня, кафе встретило меня суетой. Слева от входа располагался небольшой квадратный холл, сейчас пустой; но в прямоугольном зале справа были заняты почти все столики, а было их больше полусотни. Кельнер носился между посетителями как угорелый. Мне с трудом удалось задержать его.

— Вы на турнир? — выдохнул он, взмыленный от бесконечной беготни.

— Нет, я…

— Тогда садитесь, не задерживайте меня!

Уломать его ответить на мои вопросы удалось комбинацией из взятки и моей улыбки. Он стрелял испуганным взглядом по сторонам и обильно потел, но швейцар, стоявший у выхода, оценил мою комплекцию и прикинулся, что ничего не замечает. Побеждённый и лишившийся надежды на подмогу, кельнер рассказал, что как такового союза у писателей нет, однако некоторые заглядывают сюда с завидной регулярностью. Также здесь обретались редакторы, художники, композиторы, актёры и вообще — люди искусства. Когда я попросил назвать примерное расписание завсегдатаев-писателей, кельнер побледнел, видимо, вообразив, что какой-то писатель увёл у меня жену и я поклялся извести всех литераторов Берлина. Но я не отпускал его, по-дружески придерживая за локоть, и он сдался.

Получив нужные сведения, я попрощался с кельнером — и столкнулся у вращающейся двери с тощим молодым мужчиной. Я едва успел поймать его, иначе он полетел бы на пол. На нём были новенький фрак, белоснежная рубашка и брюки по последнему писку моды, в галстуке блестела жемчужная булавка. Франтоватость его подчёркивали пенсне, сквозь которое незнакомец воззрился на меня, и изящная трость.

— Какой экземпляр! — заключил он.

Я не почувствовал неприязни в его взгляде. Но держался он высокомерно, хотя это ему и не шло. Он был чересчур нескладен, а изящный наряд и тонко выделанные перчатки не добавляли ему солидности. На лбу его поблёскивали капельки пота; он походил на жердь, которую невесть зачем нарядили. Отчего-то он показался мне смутно знакомым — будто я уже где-то его встречал… Или кого-то похожего на него.

— Простите, не заметил.

— Ничего, переживу. Смею предположить, вас привела в кафе тяга к состязаниям?

— Понятия не имею, о чём вы.

— Жаль! Я уж думал, вы захотели попробовать себя в шахматах, — тонко улыбнулся мужчина. — Но никогда не поздно начать! Вы знаете, как ходят фигуры?

Математическое решение шахмат с первого хода было найдено сотни лет назад. На их основе люди придумали другие игры, более устойчивые к чистой вычислительной мощи; сами же шахматы остались уделом немногих любителей, которые запоминали комбинации всех возможных ходов в них. Вершиной мастерства считалось решить партию по первым двум ходам.

Я никогда не увлекался шахматами, но кое-что в них смыслил. Агентам Института Развития предоставлялось обучение в составе общего курса. Оно предполагало знание решения для любой позиции, которая включала в себя десять фигур.

— Кажется, слон ходит диагонально, а конь — две клетки вперёд и одна вбок? — наморщил я лоб, изображая задумчивость.

— Верно, верно! Как организатор, я не могу пройти мимо, когда вижу проблеск таланта в начинающем игроке. Предлагаю вам поучаствовать. Поверьте, многие за этот шанс отдали бы руку!

Мой собеседник подмигнул мне, явно довольный собой.

— Сколько за вход?

— Для вас — бесплатно и вне очереди.

Я задумался. Последние дни выдались тяжёлыми. Мне не повредила бы разгрузка. Смена деятельности даст отдохнуть от работы в мастерской.

Уловив мои колебания, франт протянул мне руку.

— Герберт Бош. Устроитель сего события и председатель шахматного клуба «Серый епископ», скромный энтузиаст игры.

Я аккуратно пожал её.

— Макс Кляйн. Так и быть, поучаствую.

— Вам наверняка часто намекают, что фамилия у вас говорящая?

— Честно говоря, редко осмеливаются.

Рядом с Гербертом я выглядел реликтом древней эпохи. Одежда на мне была опрятной, над ней постаралась фрау Шнайдер, но экономке не под силу было скрыть старый фасон. Новый же гардероб пришлось бы брать на заказ — вещи, сделанные под среднего обывателя, на меня не налезут. Но я не переживал насчёт того, что отстаю от течения моды, в моём случае это было неважно. Меня позабавила причина, по которой я заслужил приглашение от Герберта.