Рассвет. XX век

— И в коррупции, — добавил я.

— Какая же это коррупция, когда речь о помощи патриотическим сынам рейха? — хитро прищурился он.

— А снабдить патриотических сынов новым оружием и патронами — это уже чересчур?

— Судьба не любит жадных, герр Кляйн. Патроны Вильке раздобудет позже, не переживайте. Созвонимся через пару дней. А то как же вы будете проверять исправность ваших переделок? Дадите отмашку, и проведём предварительный отстрел.

Он продиктовал номер и направил дальше — оформлять членство в союзе.

Удостоверение оказалось картонным прямоугольником не сильно больше визитной карточки. На нём секретарь, высунув кончик языка от усердия, вывел мои данные. Вручив мне документ, он зачем-то козырнул и вернулся к своему прежнему занятию.

Пианино оставили возле строившейся трибуны. Перед отъездом я тщательно осмотрел содержимое всех ящиков и сверился с предоставленной описью. Большого смысла последнее не имело, так как опись составляли, чтобы вещи не потеряли и не украли; воровать же тут было решительно нечего. Однако благодаря списку и личной проверке я обнаружил на дне нижнего ящика две Gewehre 98 партии 1907 года.

С моделью восемьдесят восьмого года Макс Кляйн дел почти не имел. Германская армия прошла модернизацию задолго до того, как разразилась Великая война. Старые модели отправились союзникам рейха — преимущественно чехам, словакам, полякам, туркам и мадьярам. Австрийским немцам, конечно, полагались более совершенные девяносто восьмые.

Кляйна призвали в первые дни войны. Тогда рейх позволял себе быть снисходительным к новобранцам и ещё не сократил продолжительность обучения до времени, которое требовалось поездам, чтобы доставить очередную партию людей в прифронтовую зону — об остальном, мол, позаботятся унтер-офицеры.

Как следствие, Кляйн получил полную подготовку: обрёл отличное представление о практической стороне обращения с Gew. 98 — и даже прослушал немного теории о прошлых моделях. Об остальном догадаться было довольно легко после поверхностного изучения образцов.

Стреляли Gew. 88 и Gew. 98 разными патронами. Если старшему поколению подходили Patrone 88, первые патроны с бездымным порохом, то второе, по крайней мере, ревизии после 1905, стреляло уже S-Patrone, более совершенной версией с остроконечной пулей — и слегка иными размерами. Из этого проистекали другие изменения — в радиусе и длине ствола, скорости пули, упрощённой конструкции затвора и подающего механизма. Маннлихеровская обойма [2] делала дозаряжание патронов в Gew. 88 после расходования первых двух-трёх крайне трудным занятием, в отличие от обоймы нового Маузера. Список можно было продолжать долго.

В починке винтовок я не видел для себя ничего тяжёлого, если не считать необходимости раздобыть где-то инструменты для сварки и работы по металлу. Полевые агенты Института Развития без проблем обращались с допотопным вооружением.

Я замахнулся на нечто чуть более сложное.

На то, чтобы переделать Gew. 88 в Gew. 98.

Причина была очень проста. Мне недостаточно поразить Фрейданка. Я целился в птицу поважнее, в самого Людвига Бека, который представлял интересы металлургической промышленности. А для того, чтобы привлечь его внимание, нужно было продемонстрировать своё умение.

Но при этом — не перегнуть! Если выкатить нечто запредельное — ввести какой-нибудь универсальный патрон или изобрести безотказную автоматическую винтовку, это может нарушить баланс сил и подстегнуть амбиции если не самого Бека, то тех, кто стоял за ним. Нельзя рушить равновесие между всеми крупными геополитическими игроками, пока я не попаду на вершину власти. Каждый должен понимать, что сотрудничество для него выгоднее борьбы.

Так уж устроен человек в текущей общественной формации: заполучив свежее, прежде никем не виданное оружие, даже ярый пацифист возжелает испытать его на соседе. Если уж людям навяжут страсть к убийству сородичей, её нельзя будет искоренить ни ядерными боеголовками, ни лазерными орбитальными станциями, ни даже космическим линкором класса «Разрушитель планет». Поможет только мощная идеологическая обработка вкупе с удовлетворением базовых потребностей.

Посему — никакого Wunderwaffe, как выразились бы немцы. Никакой спешки, хотя модернизация эта — по сути, детская игра, чепуха в сравнении с тем, что я мог бы привнести в этот мир.

Вновь к вопросу о Людвиге Беке… Почему его покровители проявили интерес к детищу Эдуарда Фрейданка, «Сообществу взаимопомощи бывшим фронтовикам»? Точного ответа у меня не было, но я предполагал, что они искали чуть менее радикальные альтернативы существующим ветеранским объединениям. Все эти союзы были до зубовного скрежета консервативными, что выливалось в излишнее рвение по многим вопросам вроде реставрации монархии и гонений на евреев. Некоторые магнаты поддерживали радикалов; некоторые использовали их, чтобы стать богаче. Другие предпочли путь оппозиции — и вооружали свою гвардию. Например, спонсировали правящих соцдемов, а то и вовсе платили коммунистам, которые спокойно брали деньги у тех, кого в иных обстоятельствах с радостью повесили бы на ближайшем суку.

Почему денежные мешки решили раскошелиться? Наивный человек посчитал бы, что таковы искренне убеждения промышленников. Я же догадывался, что наверху всё ещё не поделили до конца лакомый пирог под названием Германия. Кому-то пришла светлая мысль расширить инвестиционный актив, и вот в Берлин двинулся Людвиг Бек, представитель некой группировки внутри большого капитала. Не стоило обольщаться, у него наверняка распланированы десятки встреч. Мы были короткой и незначительной остановкой на его пути… Нужно постараться, чтобы от него последовало предложение о сотрудничестве.

Из задумчивости меня вырвал голос Курта:

— Так что, едем?

— Да-да… А куда подевался Вильке?

Отыскавшемуся на другом конце склада снабженцу я сказал, что мне нужны только S-Patrone. Он посчитал это намёком на то, что модели восемьдесят восьмого ремонту не подлежат. Я не стал разуверять его. Тем сильнее он удивится, когда взглянет на результаты моих трудов.

Перед отъездом я поделился с Фрейданком своими соображениями насчёт того, что играть на собрании. Обязанности музыканта никто с меня не снимал. Убедившись, что я знаю, о чём говорю, Эдуард разрешил мне самому выбрать произведения — из тех, которые я лучше всего умею исполнять. Лишь попросил, чтобы прозвучало что-нибудь из военного репертуара, бодрое и патриотичное.

— А лучше всего будет, если начнёте с имперского гимна, — подмигнул Эдуард. — Вы же понимаете, каковы эти офицеры!..

После разговора я закинул ящики в телегу. Хорошо ещё, что винтовки заботливо уложили в сено. Страшно подумать, как они дребезжали бы, пока повозка тащится по булыжным мостовым города.

Густав подхватил поводья, и лошадь лениво тронулась с места.

Я представил, что скажет Отто Браун, когда узнает, что в кирху притащили оружие, и невесело усмехнулся. Мецгер вздрогнул и достал сигарету.

— Ещё не выбросил из головы Флюмера? — спросил он, прикуривая. — Скалишься так, будто мечтаешь кому-то череп проломить.

— Нет, я о нём и не вспоминал. Кстати, почему Эдуард его недолюбливает? Придурков на свете полно, но мне показалось, что он к нему относится с особой предвзятостью. И дело не только в том, что Эрик под него копает: такое — рабочий момент, а тут что-то личное.

— Личное, ага, — хмыкнул Мецгер-старший и выпустил клуб дыма. — Я его тоже терпеть не могу. Строит из себя невесть кого, а сам дерьмо свиное, крыса тыловая. Флюмер же в жандармах ходил. Когда войне настал конец, он из зелёного мундира не выпрыгнул, сразу в зипо рванул. А когда им глотку сдавили и заставили сменить каски на фуражки [3], свихнулся и вообразил себя великим воином. Совал нос ко всем подряд, так в «Стальных шлемах» его угораздило перейти дорожку какому-то влиятельному хмырю. Там, знаешь ли, с жандармами разговор короткий! Сунулся было к национал-социалистам, но им хромые ни к чему, туда рвутся молодые и горячие, чтобы почесать кулаки о чужие морды. Пристал к Эдуарду, а как заслышал, что тот оружие ищет, подсуетился и выбил себе членство. Теперь не затыкается о своих подвигах. Жалкая, мстительная душонка. Аккуратнее с ним, раз уж настроил его против себя.