Рассвет. XX век
Шрифт:
Но и рвать контакт с Куртом было ни к чему. Он обмолвился, что о последних днях войны ему рассказали товарищи, то есть он поддерживал с ними связь. Иначе говоря, была велика вероятность, что мясник состоял в одном из кружков, в которые сбивались бывшие солдаты. Если это и не путь наверх, то определённо шаг в нужном направлении, полезные знакомства не повредят.
Я определил себе целью выбить из Курта приглашение на собрание солдат.
Когда вернулся сын мясника, с едой мы уже закончили. Расчёт произвели в нотгельдах [3], марками Курт расплачиваться не стал, отговорившись отсутствием покупателей. Для меня особой разницы не было, что марки, что эти картонки обесценит инфляция; если уж на то пошло, мясницкие нотгельды
О том, чтобы попасть в кружок, я хотел упомянуть мимоходом, чтобы не спугнуть Курта. Мало ли что подумает, нынешнее правительство, в основном социалисты, к таким обществам относилось с опаской. Капповский путч подпортил репутацию бывших фрайкоров и рейхсвера. Ещё решит, что я шпик — хотя в то, что у нынешнего рейха были деньги на подобные затеи, верилось слабо.
Я поймал себя на том, что последние рассуждения не принадлежали Максу. Его высокие материи не интересовали, он в политике не разбирался. Зато он обладал острым слухом, благодаря чему невольно подслушивал бунтарские разговоры в пивных и даже обрывками запоминал их. Будь Кляйн и в самом деле из особого отдела, то запросто пересажал бы половину Берлина.
Уже на выходе, спрятав деньги, я вспомнил про пианино. Незаметно пошевелил пальцами, проверяя их подвижность. С силой я разобрался, но необходимо было оценить и другие параметры тела, в том числе мелкую моторику, чтобы лучше представлять объём грядущих переделок. К тому же академическая музыка успокаивает людей и делает их сговорчивее, так что моя просьба будет иметь больший шанс на успех. Да и кто поверит, что шпик из комиссариата знает, с какого конца браться за пианино?
Я попросился исполнить что-нибудь на прощание.
— Ты умеешь играть? — недоверчиво прищурился Курт.
Я умел. Весьма средне, но это, как и многое другое, входило в стандартную программу подготовки. Подготовки чего, я пока затруднялся сказать. Выборочная амнезия понемногу начинала меня злить, однако в полевых условиях избавиться от неё крайне сложно.
— Нашему батальону как-то досталось пианино в качестве трофея в одном захваченном городке. Герр обер-лейтенант поспорил с герром гауптманом [4], что сумеет обучить игре даже гориллу. Выбор пал на меня, как на его денщика.
Курт с усмешкой закивал, словно хотел закончить: и как на солдата, что больше всех похож на оную гориллу.
— Так что кое-что я исполнить могу, хотя, разумеется, ничего сложного, только начальный уровень.
— Золотой у тебя был командир, даром что вольнопёр, — с оттенком зависти сказал Курт. — Наш был первостатейной сволочью. Зато как умел орать «Примкнуть штыки!», аж по спине холодок бежал. Бывало, часами заставлял их пристёгивать да убирать. А потом на фронте ему снесло полчерепа. Как раз когда собрался свистеть идти броском через ничейную, уж и к заграждениям подобрались. Случаются же совпадения!
Я пожал плечами. Мой обер-лейтенант был персонажем, полностью выдуманным с той целью, чтобы я списывал на него свои странности. А раз так, ничего не мешает обрисовать его достойным человеком.
Получив разрешение, я уселся за пианино. Ожидаемо оно было расстроенным. На настройку ушло несколько минут, за которые Курт и Густав извелись — боялись, что что-нибудь сломаю, раз полез внутрь. Я же кулаками мог тыквы в пюре разбивать, как мне доверить деликатную работу подкрутить колки, точно ведь испорчу. А расстроенного пианино они, стало быть, не боялись. Что за люди… Мясник десять раз пожалел, что пустил меня за клавиши. Хоть он и заявлял, что пианино годится только пыль собирать, а всё ж таки гордился тем, что оно
у него есть — статусная вещь.Наконец пытка отца и сына подошла к концу. Я коснулся пальцами клавиш — и заиграл.
[1] Денщик — солдат, который выполнял обязанности прислуги при офицере.
[2] Вольноопределяющийся — доброволец, который по собственному желанию поступил в армию, как правило, для получения офицерского или унтер-офицерского звания в резерве. Имели хорошее «гражданское» образование.
[3] Нотгельд — псевдоденьги, деньги чрезвычайных обстоятельств, которые выпускались в условиях экономического кризиса органами немецкой власти и неправительственными организациями, в том числе фирмами и магазинами, с 1914 по 1924.
[4] Гауптман — воинское звание в германской имперской армии, аналог капитана.
Глава 4
Курт Мецгер считал себя тёртым калачом. Боевую закалку он прошёл в окопах, где обнаружил, что способен с первого взгляда определить, стоит ли иметь дело с человеком или же он, что называется, с гнильцой. Это чутьё порой спасало ему жизнь на фронте. По возвращении домой навыка Курт не утратил, что позволило ему прожить первые неспокойные годы мира в относительном достатке, несмотря на смерть жены.
Мецгер во всяком деле полагался на шестое чувство, и прежде оно его не подводило. До сегодняшнего дня.
Поначалу, обнаружив у витрины своей лавки звероподобного верзилу, Курт прикрикнул на него для порядка — и выбросил из головы. Мало ли шлялось по стране крестьянских увальней, которых война вырвала из привычной среды? Если им не везло, то встречал их лишь пустой дом и рядок простеньких могил. Кто-то спивался, а самые отчаянные выбирались в город в поисках лучшей жизни или хотя бы хмельного забытья — поступок отважный и глупый в равной мере.
За прошедшие четыре года приехавшие приспособились или погибли. Но некоторые умудрились не попасть ни в одну категорию. Они всё блуждали по каменным джунглям с глуповатыми лицами, потерянные, словно только вчера вырванные из привычной глубинки. К таким Курт и определил незнакомца; простодушный, бесхитростный болван, с которым если свяжешься, получишь больше проблем, чем пользы.
Тем удивительнее было услышать от предполагаемого дурака чистую речь, не обременённую паузами, просторечиями и запинками. Причина аномалии выяснилась быстро: парень служил денщиком у обер-лейтенанта, который, должно быть, смеху ради или от скуки выдрессировал его в приличного человека. Рожа у него осталась звериной, доверия такой не завоюешь, но взгляд незнакомца Курту понравился. В нём чувствовался живой, подвижный ум — приятное дополнение к решительности и уверенности, которую обычно излучали крестьянские сынки. Уж этих-то безмозглых болванов Мецгер навидался с избытком — они и в нужник провалятся с самодовольным видом, будто так и задумывали.
Второй сюрприз новый знакомый преподнёс на разгрузке. Представившись Максом Кляйном, он, вопреки своей фамилии, в одиночку потащил на себе тушу, которую следовало нести троим. Несколько растерянный, Курт покачал головой.
— Некоторых Господь одаряет с избытком, — пробормотал он с оттенком зависти. Заметив удивлённый взгляд Густава, Мецгер прикрикнул на него:
— Давай вперёд! Открывай двери, показывай, где вешать!
С работой закончили значительно раньше ожидаемого. У Курта поднялось настроение. Он понимал, что, скорее всего, это последняя поставка со скотобойни, что и её он урвал больше из-за удачи и знакомства с цеховым мастером. Неизбежно близилось возвращение времён, когда ему приходилось охотиться по всему Берлину за извозчиками, чтобы выкупить и заколоть тощую кобылу, а здоровье у него совсем не то, Густава же неизбежно надурят… Но это было впереди, в туманном будущем, а пока висевшие в подвале замороженные туши грели ему душу.