Ратное счастье
Шрифт:
Попался, который кусался! — захохотал писарь, гася свой фонарик.
Молодцы! — крикнул вдогонку героям дня старшина.
Появились на пару ротные командиры Самоваров и Пухов. Александр Яковлевич, нервно посмеиваясь, сказал мне:
Молодец твой Вахнов! Ну и гла-зе-напы!.. Диву даюсь, как он разглядел, что свои. Молодец.
Хорошо, что разглядел. Черти безмозглые!..— опять выругался Василий Иванович.
Да…— Старший лейтенант Самоваров полез в затылок. — Могло бы... Позвоню комбату,
Я распорядилась:
Иван Иванович, запишите-ка в ваш талмуд? объявляю младшему сержанту Вахнову
Так ведь Вахнов же еще даже и не ефрейтор! — удивился старшина. — А вы его...
А, формальности!— отмахнулась я. — Подготовьте реляцию, Достоин.
Когда мы вернулись в землянку, возвратившийся от Серикова Соловей шлепнул на стол исходящий ароматом крепкой заварки закоптелый котелок. Старшина достал из кармана завернутый в бумажку сахар.
Хорошее дело,— одобрил Иван Иванович, потирая озябшие руки. — Черт бы слопал эту печку — глаза выело.
Соловей, залей,— приказала я,— все равно никакого тепла.
За чаем старшина недобрым словом помянул авансом испеченного младшего сержанта Вахнова:
– Опять язычину распустил. Ну хоть ты кол ему на голове теши!..
Я насторожилась?
— Что такое? Опять про штабы?
— Хуже. Про командарма Поленова байки травит
— Во бес не нашего болота! — удивленно присвистнул писарь.
— ...Собрался как-то раз генерал Поленов в нашу дивизию. А в пути вспомнил, что в каком-то полку солдаты на плохой хлеб жаловались. Вот он и заверни попутно в полевую хлебопекарню. А там — грязища! сор, дым, смрад. Мух этих самых... Одним словом, как в кабаке захудалом. Генерал рассвирепел— едва интенданта не отволтузил и предупредил, что в следующий приезд расстреляет. Ну тот скорой рукой навел порядок, как в аптеке. Но перетрусил так, что понос пробрал— в госпиталь подался. Ну вот и опять заезжает в ту же пекарню командарм. Глянул с порога и зовет: «Кто тут хозяин?» А новый интендант, наслушавшись от старого, тоже ужасно испугался и говорит своему старшине: «Выйди. Встреть. Ты человек молодой. А у меня дети. За сердце боюсь...» И спрятался в пустой мучной ларь. Старшина перекрестился на случай да и вышел: «Я хозяин, товарищ генерал-лейтенант!» А командарм ему: «Молодец! Получи медаль. Запиши, адъютант». И укатил...
— Ха-ха-ха! — смешливый Соловей так и покатился.
Писарь тоже захихикал?
— А тот дурень так и сидит в ларе?
Да и мне было смешно. Забавный анекдот. Да и безобидный, в сущности. Услышь такое солдатское творчество о своей собственной персоне командарм Поленов — наверняка бы смеялся. Однако...
Так составлять на Вахнова бумагу иль теперь погодить? — усомнился писарь.
Иваныч, не путай ты, ради бога, божий дар с яичницей! — с досадой отозвался старшина. — При чем тут рваные галоши?
Вот именно,— кивнула я. — Составляйте. Сейчас же и подпишу. А его пропесочу... В последний раз
Очередной обход мы с Соловьем начали нарочно с позиции Вахнова.
— Стой! Кто идет? Пароль?
— Пятнадцатый. Гильза. А, неразлучная пара!..— У пулемета маячили двое: Егор Мамочкин и Митя Шек. — Здравствуйте, Егор Егорович! Привет, Дмитрий! Всё в порядке?
Так точно, товарищ старший лейтенант! Ведем визуальное наблюдение. Огня открывать не приказано. Да и
причины вроде бы пока нет... Тихо.Так держать! Егор Егорович, письмо вам передали? Ну, как там — дома?
А что ей — этой литве белозубой — подеется? Живут да хлеб жуют. Растут как грибы. Приедешь — и не узнают...
У Мамочкина от двух браков что-то уж очень много детей. Овдовев, он по зароку женился на многодетной вдове своего однополчанина, бывшего красноармейца. И у них теперь и совместные, и сводные, как по заказу: два Толюни да два Колюни, два Бориса, два Дениса, Дуняша, Маняша и еще кто-то. Как начнет отец пересчитывать, сам сбивается. Ему, как многодетному, полагалась льгота. Да не вытерпело красноармейское сердце. Добровольцем ушел с двумя старшими: Толя и Коля тоже воюют в нашем полку — в противотанковой артиллерии. Как подумаю о них, сердце— бух, как в пропасть... Храни судьба!..
В соседней землянке стрелки грустно и слаженно пели любимую:
Здравствуй, милая Маруся! Здравствуй, цветик го-о-лу-бо-о-й...
Рядом — в вахновской — трепался сам хозяин. Зычный голосина из-под земли, как из бочки. При открытой настежь и окутанной дымом двери каждое слово слышно. Соловей предостерегающе дернул меня за рукав, очевидно приглашая послушать.
...Не строевой же — ездовой. Уши врозь, дугою ноги. Едет — носом рыбу удит. И обгоняет его черная машина командарма...
Шухер! Командирша...
Ладно уж,— махнула я рукой на запоздалый сигнал Илюхина. — Думаете, не знаю, какие и про кого вы небылицы рассказываете! Вахнов!
Есть Вахнов!
Опять? А что тебе говорил капитан Перовский? А?
Вахнов-анекдотчик, придуриваясь, руками разводит:
Так ведь ихнее дело — говорить, наше — слушать...
Не притворяйся! Чтоб я больше не слышала о командарме! Уж лучше б про своих чертей сказки рассказывал, если умней ничего не знаешь.
Не сказки, товарищ ротный! Истинная правда: иду с гулянки, а рогатик и сидит на крыше верхом. На самом коньке. И трубу по кирпичику...
Ладно, ладно! Я тебе не Илюхин. Выйди-ка на улицу.
Отойдя подальше от пулемета, я обернулась лицом к Вахнову и вполголоса высказала только что пришедшую в голову мысль:
— Побить тебя, что ли?.. Честное слово, доведешь! Побью. Со щеки на щеку отхлопаю. Да еще при всех. Мне, как женщине, начальство простит. А тебе-то как будет стыдно!.. Сам знаешь, чего стоит мужик, побитый бабой... Что ж молчишь? А я тебя аттестовала... Поздравляю, младший сержант!
— Служу... Товарищ старший лейтенант, все! Гад буду рябый! Поверьте, ей-богу, в последний раз!..
Теперь у нас каждый день «концерт» по одной и той же программе. Вначале довольно густой артналет— предвестник атаки. Потом атака, вернее — контратака. Игра в прятки кончилась. Фашисты уже не хитрят: и впрямь пытаются выполнить приказ своего трижды клятого фюрера. Намерение противника ясно: сбросить нас с «Чертова пальца» или лечь костьми под нашим огнем на уничтожение.
Я была на центральной позиции Серикова, когда долбанули вражеские дальнобойки. С перелетом. Тяжелые снаряды вздыбили землю за нашими спинами:1 две сосенки, вырванные с корнями, взмыли в небо, как диковинные птицы. Сериков, докладывавший мне обстановку, заметно побледнел. Обронил уныло: