Рай тебя не спасёт
Шрифт:
Жизнь под куполом сводила с ума не только Маир — всех ведьм. Пусть они считали друг друга сёстрами, пусть были до последней капли крови преданы своему клану, но долго выносить чужое общество не могли. Больше всего на свете ведьмы ценили уединение: искали скрытые от глаз поляны, глухие чащи, тайные тропы. Селились так, чтобы на много километров вокруг не встретить ни одной живой души. Не выбирали себе пару, не строили отношений, не заводили семей. Случалось, месяцами не видели никого из сестёр, а потом замечали силуэт, мелькнувший среди деревьев, и отворачивались, не окликая. Одиночество было им необходимо как воздух. И вот теперь, привыкшие к бесконечным просторам болот, к тенистым лесам, в которых легко затеряться, к тихой, размеренной жизни, полной гармонии, они вдруг оказались
Маир вздохнула. Она пришла в Башню, прячась от вопрошающих взглядов, в которых читалось: «Мы устали! Сделай же что-нибудь!» Здесь, в Болотах, власть — обязанности, а уже потом привилегии. Управлять ведьмами как пытаться обуздать бурю. Пока ничто не мешает благополучию чародеек, они — спящий вулкан. Но стоит мирному течению их жизней нарушиться, и ведьмы поднимаются единым фронтом, готовые сметать с пути горы. Вместе способные свергнуть кого угодно. Даже Маир. И хаос с ней, с властью! Маир наелась этого за тысячи лет. Но кто, кроме неё, удержит ситуацию под контролем?
Проклятье, она должна что-то придумать! Но что? Все смотрят на неё словно в ожидании чуда, буквально требуют, чтобы Маир его совершила: вернула прежнюю жизнь, убрала купол, остановила апокалипсис. Но это невозможно! Она, грёбаная тьма, не всесильна!
Дверь за спиной отворилась с пронзительным скрипом. Внутрь вошла Кенра с младенцем на руках. Рыжие волосы горели в темноте ярким флагом.
— Милиа разрешилась от бремени. Мальчик. Надо отнести его в лагерь.
В кои-то веки эта фраза вызвала не досаду, а облегчение: они больше не могли выплачивать по пятьдесят литров демонической крови за каждую рождённую девочку. Закон поощрения следовало отменить.
Сколько Маир себя помнила, их всегда было мало: у ведьм отсутствовал материнский инстинкт. Дети рождались в Болотах раз в несколько десятков лет. Мальчиков обычно убивали ещё в утробе, едва узнав пол будущего ребёнка. Если дочерям передавали знания и бесценный опыт, то лишённые магии сыновья были бесполезны, считались напрасной жертвой. Ведьмы были великой, но стареющей расой, которой демоническая кровь не давала превратиться в вымирающую. Страшно представить, сколькие из них перешагнули рубеж отпущенных лет и теперь жили взаймы. Как долго они протянут, если бесы не прилетят?
Седая ведьма молча взяла ребёнка на руки. Закутанный в пелёнку малыш мирно спал. Маленькие пальчики теребили ткань, словно пытаясь что-то нащупать.
«Странно, что Милиа его оставила», — подумала Маир. Своих детей у неё не было.
— Что видно в Чаше? — спросила Кенра.
Головная боль вспыхнула с новой силой. Затылок словно пронзило раскалённой стрелой — следующий, ещё более нестерпимый виток агонии.
— Орден пал. Аилин погибла.
— Великая была правительница, — Кенра прижала ладонь к груди в знак скорби. — А Махаллат?
— Не знаю. Чаша молчит. Надеюсь, демоны успели спастись, потому что иначе…
Повисло угнетающее молчание.
— Что если мы объединим силы и попытаемся воздействовать на стихию? — Кенра посмотрела с надеждой.
— Сестра моя, это не просто сильный ветер, — прошептала Маир. — Это смерть.
С младенцем на руках Маир шла сквозь лес к резервации мужчин у границы купола. Ребёнок проснулся и смотрел на ведьму испуганными глазами, боясь не то что плакать — даже моргать. Маленькая ручка нерешительно потянулась к Маир, сжала в кулачке седую прядь и не отпускала всю дорогу.
Среди вековых сосен были разбросаны десятки палаток-конусов: каркасы из шестов, сверху —
сыромятные шкуры, сшитые в единое полотно, концы которого скреплялись деревянными палочками. Ведьмы не вмешивались в жизнь поселения, изредка кидая подачки в виде отрезов ткани для одежды или металлических безделушек, из которых потом ковали оружие. Если женщины черпали силу из земли и деревьев, из растений и родниковой воды, из демонической крови и собственной магии, то мужчины их расы были вынуждены добывать еду, слабые и уязвимые, как люди. Они и жили-то совсем не долго — каких-то 700–800 лет. И могли умереть от простой воспалившейся царапины.Часть поселенцев возделывала землю в узких прогалинах между стволами, другие — плели рыболовные сети, сидя рядом со своими жилищами, точили ножи и наконечники стрел к охоте. Заметив Маир, идущую по лагерю, мужчины оставляли работу и подобострастно склоняли головы. Для них ведьмы были жестокими божествами, к которым обращались за помощью раненые охотники и больные, горящие в лихорадке.
Ребёнок на руках колдуньи заплакал, и Маир с облегчением передала его вождю. Когда-то точно так же она принесла в резервацию и его, кричащего, появившегося на свет раньше срока. Длинные волосы старика побелели, лицо, выдубленное ветрами, избороздили морщины, но Маир помнила главаря сильным и молодым. В прошлом его крепкое тело дарило ей наслаждение. Теперь же взгляд колдуньи обратился в сторону юноши, что стоял у хижины за спиной вождя и разделывал тушку убитого зайца. Пища смертных была омерзительна, а молодой мужчина — красив. Светлые волосы с пшеничным отливом, нежная кожа, широкий разворот плеч. Лет сто, не больше. Если уж она пришла сюда, почему бы и нет? В конце концов, ей действительно требовалось отвлечься от проблем.
Проследив за взглядом Маир, старик напрягся и с тревогой посмотрел на юношу за своей спиной. Тот, заметив ведьму, сжался и отвёл глаза. На его шее уродливыми кляксами чернели синяки. Возможно, вождь был отцом парня, а возможно — нет. Когда в поселение приносили младенца, никто не знал, чей это сын, — ведьмы не говорили, спрашивать мужчины боялись — оставалось только догадываться, но многие привязывались к воспитанникам, как к собственным детям. Неудивительно, что старик волновался. Некоторые её сёстры, юные, неопытные, те, кто занимали нижние ступени иерархии, отличались жестокостью, но самой Маир давно не надо было самоутверждаться за чужой счёт.
— Я его не обижу, — сказала колдунья, — не тревожься. Подготовь его для меня. Ты знаешь, как.
Она отвернулась к воде, мерцающей за деревьями, как вдруг…
— Аэлу остался снаружи, — ударило в спину, — не вернулся с охоты. Когда ураган закончится?
Маир остановилась и закрыла глаза.
Аэлу. Сын Ивонны. Пятьдесят лет прошло, а она до сих пор помнит тот шок, который испытала, застав Ивонну под раскидистой ивой, кормящую наворождённого сына грудью. Она кормила грудью. Сына. Тогда Маир остолбенела, не в силах поверить глазам, а потом отругала себя за то, что не успела справиться с эмоциями. О Первая Тёмная, какая удача, что Ивонна, занятая младенцем, не заметила замешательства сестры. Вдруг бы она решила, что Маир её порицает?
«Я не понимаю этого, — подумала ведьма, глядя на крохотные пальчики, покоящиеся на материнской груди. — Но это не моё дело».
Маир тихо приблизилась к сидящей под ивой ведьме. Ивонна подняла голову, и на мгновение в зелёных глазах сверкнул вызов, будто она на самом деле боялась, что её осудят. Как она могла такое предположить? Как могла подумать о Маир и сёстрах так плохо? Седая чародейка почувствовала себя оскорблённой.
Позже, в Грозовой башне, она встретила Дэа и по выражению лица поняла: ведьма тоже была у целебной воды, возможно, видела ту же картину — Ивонна с оголённой грудью, кормящая ребёнка, мальчика, своим молоком. Не магией, как это делали другие. Не молоком диких коз. Своим. Собой. И ведь это была даже не дочь! Ведьмы переглянулись. Они думали об одном и том же, но старательно делали вид, что ничего не случилось. Ни в этот день, ни на следующий, ни разу за пятьдесят лет о ребёнке Ивонны не прозвучало ни слова: кто они такие, чтобы обсуждать выбор сестры.