Разлив. Рассказы и очерки. Киносценарии

— Глазам не верю… Николай Николаевич?

Человек вглядывается в Дюваля и говорит в полном изумлении:

— Мсье Дюваль! Жорж Альбертович?..

Офицеры, которые привели пленника, до крайности удивлены. Еще более удивлен Борщевский.

Дюваль (Борщевскому). Знакомьтесь — Николай Николаевич Быков — председатель правления смешанного русско-французского общества донецких рудников «Прювиданс». Я сам являюсь председателем французской части правления.

Борщевский (Быкову). Однако этот мандат… вы у «них» служите?

Быков. Защитный цвет, господин генерал. По бумагам— я советский служащий, инженер Быков, командированный Главтопом в Донбасс. Я сам выбрал это место (повернулся к Дювалю)… и, как видите, не случайно. Мы встретились.

Дюваль. И мы выбирали направление удара именно сюда. В Донецкий бассейн. И, как видите, не случайно мы встретились.

– - -

В салон-вагоне Фрунзе. Сумерки.

Фрунзе и Белоусов стоят друг против друга.

Белоусов. Я немедленно свяжусь с Юзовкой и выясню положение настолько точно, насколько могу.

Фрунзе. Благодарю вас. (Жмет ему руку.) Уверен, что мы с вами сработаемся. Ведь так, Петр Степанович?

Белоусов (взволнованно). Так, Михаил Васильевич. И… верьте мне… (уходит).

Фрунзе некоторое время ходит, напевая «Белая армия, черный барон». Хлопнула дверь. Чуть качнулся вагон. Чьи-то голоса доносятся с конца коридора. Слышны шаги. У входа в салон появляется Ворошилов.

— Можно? — спрашивает он.

Фрунзе вглядывается в Ворошилова и вдруг срывается с места:

— Володя!

— Арсений! — изумленно и радостно воскликнул Ворошилов.

Они обнялись, поцеловались и, откинувшись, снова посмотрели друг на друга.

Фрунзе. Подумать только, четырнадцать лет! С самого стокгольмского съезда!

Ворошилов. Да, да. Помнишь эту гостиницу дешевую и этот шнапс или шнель-клопс, или черт его знает, как его там звали, и как мы проговорили всю ночь о России, и эту речь Ильича на другой день? — И вдруг — вот здесь, в такое время… Да ты как сюда попал?

Фрунзе. Да, да! Вот уж никак не ожидал! Вот они как повернулись, дела в России-матушке!

Ворошилов. Чудесно! Да ты как сюда попал?

Фрунзе. Как! Назначили.

Ворошилов. Великолепно. Ты мне в аккурат и объяснишь, где я могу сейчас Фрунзе найти.

Фрунзе. Зачем он тебе?

Ворошилов. Да я по его вызову. Бросил армию и прилетел сюда сломя голову на паровозе.

Фрунзе. Позволь, позволь, — ты, случайно, не Ворошилов?

Ворошилов. Он самый!

Фрунзе. Так это я тебя и вызывал. (Хохочет.) Понимаю теперь, почему Ильич так лукаво улыбался, когда я сказал, что никогда не видел тебя!

Ворошилов. Значит, я попал правильно.

Оба смеются, обнимают друг друга.

Фрунзе. А здесь, брат, кое-кто встретил меня в штыки. Полный заговор.

Ворошилов. Знаем мы эти троцкистские штучки. Сталкивались с ними в Царицыне и при деникинском наступлении. Сталин ломал их железной рукой. «С врагами надо поступать по-вражески», — говаривал он.

Фрунзе. И у нас рука не дрогнет.

Ворошилов. А ежели тебе интересно знать, насколько ты можешь довериться Первой Конной армии и ее командованию, то я могу сказать: какие бы трудности и опасности ни были, можешь рассчитывать на нас до последнего нашего издыхания…

Фрунзе. Я не могу тебе сказать, с каким удовольствием я смотрю на тебя, слушаю тебя!.. Нам только покончить с Врангелем! А тогда можно будет все силы отдать на то, чтобы народ наш, измученный и чудесный наш народ, впервые по-настоящему ощутил все значение Октябрьской победы, впервые начал жить по-человечески.

Ворошилов. Да, народ у нас необыкновенный! Возьми нашего рабочего, мужика! Они, брат ты мой, что хочешь вытянут, а до правды дойдут. Слышишь, как поют?

Тихо доносится:

Белая армия, черный барон

Снова готовят нам царский трон.

Но от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней…

Вбегает Белоусов, он вне себя:

— Товарищ командующий! Товарищ командующий! Юзовка пала!

– - -

Темный железнодорожный пакгауз.

На каменном полу сидят, лежат пленные красноармейцы. Неясный свет, должно быть от железнодорожного фонаря, брезжит в щели. Видно задумчивое, грустное лицо Матвеенко. Чей-то неуверенный негромкий голос как бы про себя пробует запеть песню. Эту песню сейчас поет вся советская Русь:

Белая армия, черный барон…

Движение среди пленных. Оглянулись на поющего. И вот к одинокому негромкому голосу присоединился другой, третий:

…Снова готовят нам царский трон…

Еще мгновение, и, поддержанная десятками голосов, песня крепнет. Она звучит вызовом, в ее словах люди обретают силу:

…Но от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней…

Со скрежетом откатилась железная дверь. В щели показывается офицер в кубанке. В вытянутой руке — маузер. Почти не целясь, он несколько раз стреляет в темноту, по направлению пленных. Стоны. Песня оборвалась. Мертвая тишина.

– - -

Снова в салон-вагоне Фрунзе. Ночь. Накурено. Фрунзе, Ворошилов, Буденный, Семенов, Белоусов, Ястребов, другие чины штаба и политуправления.

Все возбуждены, устали, все стоят.

Ястребов. Я сказал от сердца. Я свой долг знаю, я его выполню. Но я с планом этим не согласен. Он нам ужасное поражение несет. Ужасное!

Ворошилов. Эка заладил: ужасное да ужасное! В детстве тебя, что ли, так запугали?

Семенов. Нет, это вы боитесь посмотреть правде в глаза!