Разлив. Рассказы и очерки. Киносценарии

— И далеко до того Крыма?

— Да верст десять будет, — отвечает Кузнецов.

Кузнецов берет острый камешек и грубо рисует на земле подобие Крымского полуострова. Затем объясняет окружающим его бойцам:

— Крым — полуостров, и ведут туда три дороги.

Одна прямо перед нами — на Перекоп, другая через залив — болото Сиваш, а третья через Чонгарский мост.

Молодой красноармеец. Три дороги, как в сказке. И лежит на тех дорогах крымский Соловей-разбойник. Направо пойдешь — смерть найдешь… Налево пойдешь, чего найдешь?

Другой голос. Сколько их гнали, а тут каких-нибудь десять верст… Чего же стоим?

Подходят отставшие, накапливаются бойцы, их больше и больше. Играет труба.

— Атака, — говорит Кузнецов, подтягивая ремни.

Сомкнутая колонна устремляется вперед. Она идет бесшумно, почти бежит. Кузнецову трудно удержать этих людей. Чувствуется, что здесь конец всех бедствий.

Все ближе и ближе, в бледном свете утра рисуется паутина проволоки и за ней силуэт: волнистый гребень Турецкого вала — неприступная, непреодолимая преграда. Чем ближе, тем она кажется страшнее.

— Ура! — вспыхивает в атакующей колонне.

Бойцы бегут из последних сил, и вдруг паутина

проволоки и самый гребень вала как бы осветилися пламенем. Вихрь раскаленного металла сметает колонну. Живые и мертвые падают на землю. Цепи полегли, скошенные огнем. Несколько уцелевших бойцов отползают назад.

Кузнецов поднимает голову, хриплым голосом командует:

— Полк, ко мне!

Но только кучка бойцов поднимается с земли. Молодой боец произносит еле слышно и с нескрываемым изумлением:

— Так вот он какой, Перекоп….

Непреодолимая преграда возвышается далеко впереди в предрассветном сумраке…

– - -

В это мгновение кавалерийская часть на всем скаку приближается к берегу Сиваша. Тот, кто не сдержал коня, очутился в топком и вязком болоте. Ноги коней вязнут, всадники сдерживают их, но сзади их теснят другие. В туманном рассвете вспыхивают прожекторы, ослепляя всадников и коней. Падают снаряды. Точно ряд гейзеров из воды и грязи скрывает поворачивающих назад коней и всадников.

У Чонгара атакующая цепь осторожно подвигается к железнодорожному мосту. Его отчетливый силуэт рисуется на светлеющем предутреннем небе…

Глухой удар, от которого сотрясается земля. Видно, как разрушаются и падают с высоты фермы железнодорожного моста. Дым рассеялся, и от кружевного узора железнодорожного моста, в самом его центре, остается только спутанный клубок согнутых и перевитых стальных балок.

Мощное дальнобойное орудие бронепоезда «Генерал Корнилов» стреляет по наступающим.

Офицер-артиллерист говорит другому:

— Калитка захлопнута!

– - -

Севастополь. Развеваются флаги на судах интервентов. На рейде французский и английский дредноуты — флагманские суда. Медленно поворачиваются огромные пушки, двигаются, точно ощупывая город и горизонт.

Судоремонтные мастерские. Грозный шум толпы. Оцепление. Стражники, офицерские роты, конница, рабочие, плачущие женщины. Их утешают, им сочувствуют. Крупный полицейский чин пытается убрать из толпы женщин, по толпа грозно смыкается. Начинается свалка. Офицерская рота берет ружье на изготовку, но в этот момент большой автомобиль с флажком на радиаторе врезается в толпу, между офицерской ротой и рабочими. В автомобиле — Врангель. Он поднимается на сиденье и стоит во весь рост над толпой. Простирая руку, Врангель восклицает:

— Здравствуйте, русские люди!

Тишина. Тоном уверенного в себе, избалованного оратора, Врангель говорит:

— Мне доложили, что рабочие порта бросили работу в тот грозный час, когда решается судьба отечества. Я приехал поговорить с вами как русский'человек с русскими людьми.

Выдержав паузу, Врангель восклицает:

— За что мы боремся?! За то, чтобы рабочий люд имел кров, хлеб и работу! Мы боремся за то, чтобы истинная свобода и право царили бы на святой Руси…

Тяжелое, гнетущее молчание. Его прорезает надорванный голос плачущей женщины:

— Отдайте мужа! Мужа отдайте, проклятые!

Врангель смущен. Он поднимает руку, но вперед выступает пожилой рабочий:

— Вы, ваше сиятельство, говорите: хочу, чтобы рабочий имел хлеб и «ров. Вот и поехали в Джанкой наши рабочие представители. А что вы сделали с ними?

Надрывающий душу плач женщины.

Пожилой рабочий. Не видим мы никакой свободы и права. Петли да шомпола видим.

Врангель. Не со своего голоса поешь! Знаю, о, чем думаешь…

Пожилой рабочий. Думаю, где бы хлебца раздобыть да как детей прокормить.

Врангель. Неправда! Ты думаешь — «вот придут красные, они вам покажут». (Истерически.) Не придут! Перекопа им не взять! Перекоп неприступен! Крым, Арарат России, стоит твердо и непоколебимо! Советую приняться за работу. Не упорствуйте. А то хуже будет. Прощайте!

Опустился на сиденье. Завыла сирена автомобиля. Автомобиль двигается вперед среди медленно расступающейся толпы.

Как только автомобиль уехал, стражники бросаются на пожилого рабочего, пробуют отделить его от толпы. Рабочие заступаются за него. Свалка. Зловеще и грозно рычит толпа.

– - -

Берег Сиваша. Словно громадная серая скатерть, раскинулось дно Сивашского залива. Грязь. Камыш. На солнце блестят наполненные водой глубокие ямы— «окна». Разрушенные артиллерийской стрельбой хаты деревни Строгановка. С того берега редко постреливают.

Разрушенная хата. Под прикрытием сохранившейся глиняной стены Тарас Голубенко копается в развалинах. Морозно. Ветрено.

Через деревню, прихрамывая, идет Фрунзе, сопровождаемый ’Небольшой группой военных. Увидел Голубенко, подошел.

Голубенко. Здравствуйте.

Фрунзе. Здравствуйте. Что это вы гут?..

Голубенко. Да вот была здесь моя хата…

Фрунзе. Не много осталось от вашей хаты. (Разрыв снаряда.) Как же вы не боитесь?

Голубенко. Так и вы не боитесь. Мы, старые солдаты, пуль, ядер не боимся. Я еще на турка ходил, вас на свете еще не было.

Фрунзе. Где же это вы били турка?

Голубенко. А под Систовым. Мы сквозь Дунай шли.