Разлюбил – будешь наказан!
Шрифт:
– Пожалуйста, – говорю Антонио, – вот пиджак, вот штопор, вот бутылка.
– Что? Нет, не надо переводить. Отдохните. – Я усадила переводчицу в уголок.
Тони показывает, как ему жарко было в поле. И ботинки выдвигает из-за стола, кожаные закрытые, гигантские.
– Соньчик, прикинь, – улыбается неутомимый Рома, – этот наивный человек хотел купить в нашей деревне ботинки сорок седьмого размера. Мы так и не смогли ему объяснить, почему их там нет.
Антонио открыл бутылку, разлил вино и вдохнул.
– Оптима, – говорит. Покатит, значит.
– Челентано! – вырвалось у меня.
Наконец
– Что это у вас? А-а-а…
– Хочешь переписать? – Тони спросил.
– Да, – отвечает мой реформатор, – сейчас, – и открывает свой портфель. – Где-то моя флешка была…
Ах, так! Я вытащила листок из принтера, взяла Антонио за руку и по контуру обвела его гладиаторскую лапу. Гранде! Эксклюзив! Мемори!
Конечно, тигр искромсал мне эстетическое удовольствие. Сделал вид, что не слышит, как манит всех мое жаркое. Ноутбук захлопнул. Бейсболку на нос натянул. Обвел всех колючими глазами и прохрипел:
– Сейчас я отвезу вас в ресторан.
Шуточку не поняли. С недоумением переглянулись, демонстративно пожали плечами. А он еще раз всем показал, чтобы поднимались, и скомандовал:
– Едем!
Я слышала, как уже за полночь он сигналил охране, видела свет в его кабинете. Неужели обиделся? Нет. Идет. Стучит ботинками. Открывает дверь. Вручил мне сразу два букета.
– С ума сойти! Спасибо! А почему два? Ты что, долги отрабатываешь?
– Второй от Антонио, – буркнул тигр и направился в ванную.
Он стоял под душем с закрытыми глазами и выговаривал мне:
– Крошка, вот ты увидела большого черного кобеля и обо всем забыла. А он еще тот мерзавец, между прочим, темная личность. Треплет нам, что мы его эксклюзивные представители…
– Да? Ну и что? – Я подошла ближе под теплые брызги.
– Так вот знай: пока ты бесстыдно и похабно… Да, бесстыдно и похабно отиралась возле этого маньяка, я сунул ему винчестер в ноутбук и содрал все нечаянно.
– Ты что?! Я и не знала, какой ты коварный.
– Да! А сейчас посидел, полюбопытствовал, и что выясняется? Основные узлы на свои сеялки он покупает где?
– Где?
– В Аргентине! В три раза дешевле, чем нам продает. А что это значит?..
– Что?
– Я лечу в Аргентину!
Он летит в Аргентину! Вот так вот в один миг решил и полетит. Восемнадцать часов перелета! Тысячи километров через океан. И что? Кого волнуют сейчас расстояния? А раньше нам с Антоном пришлось ждать целый год, чтобы встретиться в Москве.
29. Нам бы на Москву
Я миллионерша. Смотрите – у меня полная сумка денег. Получила зарплату. Мне досталась целая куча синеньких, зелененьких и красненьких пачек. Точно даже и не знаю, сколько, кажется, миллионов семь. Инфляция – сумма меняется каждый месяц.
В редакции тишина. Все смылись на банкет, в ту же администрацию, что и при коммунизме, к тем же господам, в те же кабинеты, только под другими табличками. Начальнику финотдела пятьдесят пять. Наверняка сейчас наш редактор положил голову к нему на грудь и поет: «Иван Кузьмич! Отец родной!» И это правильно. Тираж газеты упал с тридцати тысяч до пяти. Зато у нас ремонт
и премии, в том числе и мне. К вашему сведению, я получила столько же, сколько директор в моей школе.На столе в фойе нашей редакции стоит бесхозная машинка, почти антиквариат, с черными блестящими клавишами. Все старье выкинули, когда на компьютеры перешли, а эта осталась, для антуража. Иногда на ней работает мой отец, приносит информуху по старой памяти. Терпеть не могу, когда он приходит. Бывшие коллеги сразу пялятся на него со страхом и сожалением. «Пропала собака» или «А ведь какой был мужчина»… Что я про него вспомнила? Просто глянула на машинку.
Так вот, получила я свои денежки, и рука моя потянулась к телефону.
– Привет, – я всегда попадаю на Антона, иногда только его мама сообщает мне голосом телеграфистки: «Антон ушел на полиграфкомбинат».
– Я ждал… – Он отвечает и повиливает хвостом.
– Ура! Каникулы! Надо встречаться.
– Наконец-то ты это сказала! Я к тебе еду.
– А давай лучше в Москву, – пришла мне в голову редкая светлая мысль, – там живет моя тетя.
– Хорошо! Время сэкономим. Как я рад! Сейчас побегу за билетом. Я тебе телеграмму отправлю, когда возьму.
– Телефон московский запиши, на всякий случай. – Я продиктовала ему номер Марь Ляксевны.
– Давай. Я буду ждать тебя на Ярославском вокзале. Там есть памятник Ленину.
Как все просто, оказывается! Осталось найти билеты до Москвы. Именно найти. Все билеты, которых на нашей станции и так мало, скупали челноки, эти танки с сумками, которые мотались за товаром в «Лужу». Да, и главное: ничего не спрашивать у мамы, надо просто скомандовать: «Едем!».
Моей маме нельзя давать время на раздумье. Однажды она подумала и не поехала в Театр на Таганке. Всю жизнь мечтала попасть, и вот, пожалуйста, – к ним на работу присылают несколько билетов. Она два дня собиралась, а на третий сказала: «Нет. Как это вдруг вот так вот я поеду на Таганку?! Всю жизнь мечтать, а потом так просто взять и поехать?» А нечего было мечтать! Она в своих мечтах все премьеры отсмотрела. Зачем ей после этого куда-то ехать?
Билетов нет! Билетов нет у кассирши, нет из-под полы, и с черного хода, по записочке от редактора, тоже нет.
– Что делать? – спросила мама неизвестно у кого.
– На электричках. С пересадками, – ответил ей неизвестно кто.
Высокий мужчина, лет сорока, очочки такие изящные, а сумарь большой капроновый, как у всех челноков.
– А что такого, – говорит, – я так езжу постоянно.
Мы отправились в компании этого интеллигентного дяденьки. Он был одним из торгашей, промышлял всякой дрянью.
– Очень удобно, между прочим, – он присел у окошка, – сухое мороженое – товар легкий, езжу раз в две недели. Все на себе. Жить можно. На заводе не платят ничего. Сначала хоть металлом зарплату давали… Вообще-то я конструктор по профессии, – сообщил он, ни грамма не стесняясь.
А что стесняться! Весь город знал, что наш завод литейного оборудования накрылся медным тазом. Но не сразу. Сначала его обанкротили, чтобы растащить на мелкие кусочки.
– Понятно… – вздохнула мама, – сухое мороженое! Это что ж за гадость такая?