Разлюбил – будешь наказан!

– Да, гадость страшная, – весело подтвердил бизнесмен, – но пока берут. Не видел народ ничего.

Конструктор всю ночь гонял нас по электричкам. Сказал, что слушает мои передачи. Мама с ним хохотала. Я пыталась уснуть. На Павелецком он с нами попрощался и поскакал в «Лужу», а мы бегом на Ярославский.

И где тут памятник Ленину? Не вижу. В упор не вижу Ленина. Я обошла весь вокзал – ни Антона, ни Ленина не нашла. Мама стояла на улице у входа и спрашивала у высоких темноволосых парней: «Вы, случайно, не Антон?»

– Ты что! – Я потянула ее за руку. – Как ты их отбираешь? По каким признакам?

– Не знаю… Они так подозрительно косились на меня…

– Едем к Машке, – командую, – может, он не смог. Я ему позвоню.

– А вдруг что-то случилось? – Мама начала драматизировать. – Какой ужас! Мы выманили из дома чужого ребенка!

«Ванну и чай! Ванну и чай!» – стонала я всю дорогу до Машкиной квартиры. Жмем звонок, открывается дверь и… Я вздрогнула от неожиданности. Антон! Встречает нас в Машкиной прихожей.

Нет, с порога мы друг на друга не кидаемся. Он взял у нас сумки и смотрит. Быстренько сверяет меня со своими воспоминаниями. Узнает, узнает, узнает – сейчас узнает.

Снимаю кроссовки и тоже наблюдаю за ним краем глаза. Антон изменился. Вырос еще больше, похудел, щеки совсем пропали, даже скулы заострились, глаза блестят, нос вытянулся, читается природная склонность к выкрутасам и свежий легкий драйв.

– Ну, что же вы такие растерянные? – зачем-то спросила мама и, одумавшись, прошмыгнула в ванную.

Даже если представить, что это не Антон, что это новый какой-то мальчик, он мне все равно нравится. Я бы опять его выбрала. Подойдет. Он обнял меня – так, чтобы руки укрывали всю мою спину, и, как обычно, слегка приврал:

– Ты… точно такая же…

Тогда я его и вспомнила. У меня проблемы со зрительной памятью. Помню только на ощупь, на запах и на вкус.

Так… Передо мной сидит живой Антон. Ест бутерброд с сыром. Бутерброд, который я сама только что ему сделала. Еще и болтает с моей мамой. И мне кажется, что так было всегда. В этом нет ничего чудесного – так и надо. Да! Так как раз и надо.

– Тетя у вас такая простая, – удивился он на нашу Машку, – я позвонил на всякий случай, спросить, вдруг вы не приедете, а она говорит: «Я на работу опаздываю, давай скорее ко мне».

– А что ты дома сказал? – Мама очень волновалась.

– Санаторий «Елочка», репортаж о летнем отдыхе, командировка на неделю, – он склонил голову набок и хитро улыбнулся.

– Авантюрист… – она ответила с настороженным восхищеньем.

В дверь позвонили. Вся красная, проскакавши по лестнице, не дожидаясь лифта, в прихожей появилась Машка.

– Ой! Девки! – она завизжала. – А я слышу по телефону: «Антон от Сони». Ну, думаю, Сонькин Антон-то, музыкант. Гляжу – не тот. Ха-ха-ха! «О! – грю. – Ты вроде бы поплотнее был, ага, и пониже». А он улыбается: «Я другой Антон». Ну, думаю, мало ли, другой – значит, другой. А надо мной на работе все девчонки смеются. Заведующая грит: «Скорее беги! Запустила чужого мужика в квартиру, сейчас он тебя обчистит». Сколько аферистов поразвелось! Ой… – Она притормозила. – Подставила я тебя, Сонька?

Марь Ляксевна изобразила притворное беспокойство.

– Ерунда, – улыбнулся Антон и посмотрел на меня, сладко посмотрел.

Какой другой Антон? Не было никакого другого. Только он! Он один. Надо быстрее смотаться от теток. В зал, в кресло, целоваться.

– О-е-ей… – притворным голоском пропела Машка, – не помешаю?

Она вошла, подставила табуреточку к своей знаменитой стенке, в которой хранились сокровища из военторга, открыла антресоли и кидает мне в руки шуршащий пакет. Объявляет свой коронный номер:

– Будем смотреть подарки!

Ничего себе мужененавистница! Красное платье и лаковые черные туфли на шпильках.

– Мама мия! Теть Маш! Я умираю!

– Давай меряй, меряй, – снисходительно улыбается Машка.

Антон вышел из комнаты, и тетки сразу начали шептаться.

– Ничего мальчишечка-то, – подмигнула Машка. – Стрижечка у него такая аккуратненькая. Глазенки-буравчики.

Мама кивала ей в ответ:

– Да, интересный, интересный… – и в кресло бух, ножка на ножку. – Ах! Мы в сказке! Маша, мы сбежали из своей разрухи!

Мама любит ездить к Машке. В ее крошечной квартире пахнет тонкими сладкими блинчиками и французскими духами. У нее в ванной висят полотенца для каждой части тела, и в прихожей на всю стену полки для туфель тридцать шестого размера.

– Антон, смотри! – Я открываю дверь.

Ну, я-то знала, как он умеет смотреть. А тетки в обморок попадали, когда у него глаза сверкнули. Такими глазами можно стог сена поджечь. Они смутились, шарахнулись на кухню и опять давай шептаться:

– Ничего себе мальчик! Где она таких раскапывает? Ох, и девки-то небось вокруг него вьются, в Костроме-то, в Костроме! – Они специально кривлялись и говорили «Кострома» через «о».

А что мне его девки? Двух я видела. Они сдавали вступительные экзамены в МГУ. Мы поехали к ним в общагу для абитуриентов.

– Паспорта оставляйте, – потребовала вахтерша.

– А у нас нет паспортов… Мы еще не получили… – улыбнулся Антон.

«А что у нас есть? Ничего у нас нет», – думала я, покручивая в руках маленький зонтик.

– Тогда не знаю, – отвернулась бабулька.

– А давайте мы вам зонтик в залог оставим… – предложил Антон.

Старушка согласилась, нашла в нашем зонтике какой-то смысл.

… – Можешь нас поздравить, – сказали ему две мыши, спокойно, по-семейному, не упали ниц, не кинулись целовать его руки. – Сочинение провалили. У обеих пара.

– Опять? Как же вы так… – пожалел их Антон.

– Ошибки! – Девушки нахохлились.

Многие журналисты пишут с ошибками. Мой тогдашний шеф писал тексты в одну строчку, без знаков препинания, с маленькой буквы, говорил: «некогда».