Разношерстная... моя
Шрифт:
– Кто здесь? – со сна недовольно проворчала Твердислава и отвела рукой полог.
Ялька, конечно, прыгнула в сторону кресла, но за спинку не полезла. Ей отчего-то стало любопытно посмотреть, наконец-то, в глаза погубительницы ее бабули и деда. Темные тяжелые шторы на окошке почти не пропускали света, но глазам оборотенки полумрак нипочем. А вот Твердислава сослепу заморгала, пытаясь разглядеть: кто это у нее тут хозяйничает?
– Шторы сдвинуть? – ни с того ни с сего спросила Ялька.
Возившаяся на постели Твердислава замерла. Потом охнула и задернула полог. Смешно. Лишь от великого страха человек может понадеяться на защиту тряпки. Видать, и государыня это скумекала, поскольку снова отдернула полог. И даже зацепила его за что-то там на толстом разрисованном узорами
– Не надо сдвигать, – тихо молвила она, старательно унимая голос. – Я не хочу видеть, как ты станешь меня убивать.
Ее голос звучал сипловато, как бывает, когда рот мгновенно пересыхает. Она протянула руку к столику, подхватила чарку и залпом выхлестала все, что там было. Тут же наполнила чарку снова и вновь присосалась к ней, ровно год не пила.
– А ты и не увидишь, – облегченно выдохнула Ялька.
Чего бы она там не придумывала о богах, свое слово они сказали. Решили судьбу погубительницы. А, стало быть, и Ялька поступила верно, когда последовала за голосом сердца, а не разума.
– Ты не станешь меня убивать? – вовсе не обрадовалась, а сильно удивилась Твердислава.
– Собственноручно? Нет, – честно ответила Ялька.
– Почему? – не торопилась верить ей на слово государыня.
– Теперь это ненужно, – пожала плечиком Ялька, вдруг почуяв неясную тревогу.
– А..., что изменилось? – вздумала допытываться Твердислава, будто ей делать больше нечего.
И совершенно некстати, ибо тревога все росла и росла. В приоткрытое окно ворвались крики чем-то изрядно взбудораженных людей.
– Что там такое? – невольно оборотилась к шторам Твердислава.
– Хранивой явился, – разом успокоилась Ялька, ибо поняла причину тревоги: – И Таймир. Сейчас тебя спасать прибегут.
И все-таки внутри еще что-то подспудно царапалось. Не желало выпускать сердечко на свободу. Но, Ялька досадливо отмахнулась от этого последыша прежнего смятения.
– Спасать? – непонимающе вытаращилась на нее Твердислава. – Но…, ты ведь… Ты же решила меня не убивать.
– Я этого не говорила.
– Я не понимаю, – пожаловалась сбитая с панталыку женщина.
– Я не говорила, будто решила тебя не убивать, – кинулась, было, в разъяснения Ялька, да вдруг одумалась.
И чего это она тут развела? Опомнилась и Твердислава. Соскочила с кровати, бросилась к окну, раскинула по сторонам шторы и завопила:
– Хранивой! Она здесь! Здесь!
И что-то там еще – Ялька уже не слушала. Она бесшумно скользнула за кресло, протиснулась в лаз и прикрыла дверку. Тихий щелчок, и вот уже волчица помчалась прочь по узкому темному лазу. Это тебе не подземелье королей Харанга: ни каменных стен, ни простора. В таком-то лазе взрослому мужику тяжеленько придется. В три погибели согнется, да поползет на полусогнутых. Так что погоня – случись такая – ее уже не достанет. И тут Ялька встала, как вкопанная. Ее озарило: Таймира во дворе не было! Вот что ее грызло. Нет, он несомненно где-то неподалеку – Ялитихайри же его чует. Но совсем не с дядькой Хранивоем, а… Через мгновение чутье подсказало: Таймир где-то впереди. А чего он там может делать, как не поджидать оборотенку на другом конце лаза? Он же из Тайной управы, как-никак. Ведает, как сподручней ловить всяких злодеев.
Ялька мысленно усмехнулась и принялась вынюхивать лаз. Сюда время от времени заползала всякая живность. Она же выискивала лишь те следы, что могли привести к какой-либо норе. Старую заброшенную барсучью нору она не учуяла, а, скорей, угадала. Обернувшись барсуком, принялась подрывать стенку лаза, ощутив надвигающуюся опасность. Но не позабыла впопыхах разбрасывать вырытую землю по полу, дабы не привлекать внимание. Как не торопилась, но, когда в лаз спустился потерявший терпение Таймир, сумела втиснуться в отрытую нору, лишь свернувшись клубком. Так что суженый протащился мимо, не приметив следов ее труда. Только навонял горящим факелом почем зря. Носит его нелегкая! Пропустив его, Ялька вновь принялась за работу. И в этот раз уже не растрачивала себя на заметание следов. Потому и успела
вывалиться в барсучью нору прежде, чем неугомонный державник приперся обратно. И, конечно же, сразу обнаружил свежевыкопанную нору.– Ялька! Вернись! – разорался он, как придурок.
Можно подумать, она так и спешит прыгнуть в его объятья – нашел дуру! Развалившись в обширной гнездовой барсучьей норе, Ялька вздумала, было, немножко отдохнуть. Но тотчас всполошилась: а ну, как он знает, где эта нора наверх выходит? Небось, все тут излазил, охраняя своих государей. Пришлось подыматься и лезть наружу ящерицей, ибо барсук у нее вышел здоровенный – не протиснуться. Наверху чуть не столкнулась с дружинниками, что носились вкруг кремля. Разыскивали заполошные…, сами не знают что. Им велели, они и побежали стараться. Но, кого ловить, державники им, понятно, не растолковали. А хватать бродячую собаку – когда нужно готовиться схватить кого поважней да поопасней – нормальному мужику в голову не придет. Они и не глянули на нее, даже шугануть не потрудились. Ялька неспешно потрусила прочь, заботливо прислушиваясь, как где-то у тайного лаза орет да чертыхается выбравшийся наружу Таймир. То-то дружинники сейчас с него удивляются!
– Не может быть, – сухо постановил Хранивой и устало опустился в низкое кресло для гостей.
– Я что, по-твоему, вовсе со страху ума лишилась? – недовольно скуксилась государыня. – Иль двух мыслей чужих связать не могу? Это у твоей оборотенки мозги набекрень. Убивать не буду. И тут же: я не говорила, будто не стану тебя убивать. Я понятно, гадаю: на кой она тут вообще объявилась? Просто попугать? Не слишком ли велик труд?
– И того не может быть, – согласился Хранивой.
Он все елозил, разминая одеревеневшую в седле задницу. Кажись, десяток лет в седле провел безвылазно, а минуло лишь шесть дней. Они неслись домой без отдыха, меняя коней. Это Таймирке, как с гуся вода, а в его лета подобные труды неподъемны.
– Так, как же прикажешь понимать ее выверты? – ехидно переспросила Твердислава.
И отпила из стеклянной раскрашенной чаши медовой воды с мятой.
– Как она сказала, так и понимай, – безотчетно отбрехался старшна, тяжко глянув на чашу. – Она лжи не ведает. Порода такая. Либо отмалчивается, либо прямо в глаза лепит правду-матку.
– То есть, ты лично разобрал ее хитромудрствования?
– Вполне.
– Таишься?
– Зачем? – устало распустил плечи Хранивой и навалился на низкую спинку кресла. – Все просто. Убивать не буду, значит рвать тебя зубами в облике волчицы. Да кусать в облике змеи или ящерицы. Это она в дороге из Харанга себе новый облик приобрела. Где тока нахваталась поганка?
– Не слишком ли ты умилен, расписывая ее чудовищную суть? – обидчиво взревновала Твердислава сухим тоном.
– Ты о ее чудовищной сути поосторожней, – хмуро посоветовал старшна. – Не нам с тобой о ней судить. Это еще разобраться, у кого она чудовищней.
– Ладно тебе, – чуток застыдилась государыня, отводя глаза.
А после еще глотнула из чащи – Хранивой поморщился, но остерегать ее не стал. К чему? Она, небось, уже достаточно вылакала, унимая страх. А от ядов покойной Отрыжки не спасали никакие усилия или снадобья. Этот, скажем, наповал не бил, коли Твердислава по-прежнему бодра. А все одно: к смерти яд поведет жертву надежно и неукоснительно. Государыня, почитай, уже мертва. Вскоре она занедужит и достаточно быстро сгорит. Те, кто знает о ее пустопорожнем злодействе, сочтут сие за божью кару. А прочие и вовсе заморачиваться не станут. С какой стати? Чай не девка молодая – пожила довольно. Так на кой бучу подымать против Яльки? Нет, девка того не заслужила, хоть как суди да ряди. Вражину свою потравила не из мстительной злобы – это Хранивой знал твердо. Долго с ней говорил, как столкнулись они у Свантара в дому. В глаза смотрел и видел: сердечком она не желает чужой смерти, пусть и погубителю ее стариков. Но Ялитихайри в ней не ведает человечьих сомнений и сожалений. Это Ялька еще вполне человечна – за то Благойле свет Вуколовой дочери поклон да уважение. Страшно и помыслить, коли такая вот оборотенка явилась бы в Антанию взрослой бабой. То-то побегали бы, покуда не извели заразу…