Разношерстная... моя

Она догрызала голубя и безотрывно следила за внутренним малым двором. Сюда сбегались гулять кремлевские бабы всех мастей. Для них тут развели яблоньки с разными ягодными кустами. Понаставили лавок. И даже пруд водой залили – Ялька по ночи обернулась выдрой и полакомилась в нем рыбкой. И эта в кремле столь жирная, что плавниками еле ворочает. Сейчас по полуденной поре во внутренний двор никто не шастал – по палатам рассиживались, пережидая жару. А вот к вечеру повылазят продышаться: потрепаться да покичиться нарядами. Глядишь, и государыня пожалует. Иль кто из ее ближних девок. Вот по их следам Ялька и доберется до покоев Твердиславы. Она уж приметила одну шалаву, что по ночи пыхтела на конюшне под наглым смазливым дружинником. А после заполошенно унеслась, сокрушаясь, что государыня де может ее хватиться. Ибо с недавних пор мается бессонными ночами да прислужницам спать не дает – угомона на нее нету!

Что не спит, это подходяще – едва ли не злорадно подумалось Яльке. Знать, совесть ее мучит. Или страх, коль она и вовсе уже бессовестная. Однако тотчас подумалось и обратное: плохо, что не спит. И еще хуже того, вкруг нее кто-то носится. Видать, непросто будет к ней войти. Одна и надежда, что в окно залететь. Вот только как, при таком-то догляде? Ялька оглядела высокую стену каменной хоромины напротив. Там, по слухам, Твердислава и обитает. Только вот, где? Домина-то огромная. И народа в нем тьма-тьмущая. Хорошо, хоть самого государя дома нету – укатил куда-то с дружиной. Так что дворовые рады радехоньки, что в кремле нынче тихо. Коли нынче у них тут тихо, так чего бы сталось, явись сюда Ялька при полном народе? Вот же заразы!

Не сводя глаз с государыниных хором, она вылизывала лапы да прикидывала: в каком бы обличье туда залезть? Этаких котов, как она, не бывает. Собаку туда даже самую породистую-распородистую не впустят – это не Харанг какой-нибудь. Змею заметят и тотчас изрубят в куски, ибо дружинники торчат на каждом шагу. Ну, не крысой же оборачиваться! При виде такой крысятины, почитай, что вся хоромина от визгу подскочит. Да и вообще: Твердислава знает, чего ожидать от Ялитихайри. Она, небось, строго-настрого наказала: чтоб ни единой животины в терему не было. Так что, едино в человечьем обличье туда и залезешь. А детишек тут не густо. Те, что в поварне толкутся, в покои сроду не сунутся. Мальчишки с конюшни тоже. Одного вон у высокого красного крыльца заприметили, так погнали взашей.

Но, ближе к вечеру ей все же свезло: на гульбище под самой крышей из надстроенного бревенчатого терема выползла щекастая белобрысая девчонка ее лет. Усиленно пыжась, она взгромоздила на резную оградку какой-то длинный половик. Долго его расправляла, занавесив оградку от столба до столба, и принялась лупить по нему хлопалкой. Ялька сдвинулась так, чтоб разглядеть хлопотунью до последней мелочи, и поняла: вот оно! В государевом терему – как и в боярском – холопы на каждом шагу. Может, и эта прислуживает самой Твердиславе – лениво размышляла Ялька, любуясь мордахой девчонки, наливающейся краснотой. Вот до этой прислужницы ей и надлежит добраться первым делом.

К прудику государыня так и не вышла – парилась в жарких покоях, остерегаясь лишний раз вылезти на белый свет. Ялька заработала-таки награду за усидчивость: приметила в одном из распахнутых настежь широких окон третьего уровня Твердиславу. Правда, и тут ей свезло. Сразу после полудня в кремль явилась верхом стройная, грудастая, страшно красивая девка. Одета так себе, да при ней состояли целых три дружинника. Мужик, что принимал у девки повод коня, чуток недовольно, но с почтением осведомился:

– Тайка, где тебя носит? Матушка уж десяток раз тебя спрашивала.

– Не твое дело! – смело огрызнулась девка.

Ловко спрыгнула наземь, вытащила что-то из седельной сумы и заторопилась к красному крыльцу. Отиравшиеся там дружинники пропустили ее со всем почтением – даже не зубоскалили вослед. Знать, ближняя она к государыне прислужница – догадалась Ялька. Так и оказалось: вскоре в окне третьего уровня та самая Тайка и замаячила. А после и бледный лик государыни промелькнул. Видать, ее покои, где, как сплетничают дворовые, она сидит безвылазно.

В третий раз свезло, когда давешняя девчонка из верхнего терема выползла на двор откуда-то сбоку от красного крыльца. Да потелепалась через двор в домину напротив, что как раз торчал под задницей Яльки. Видать, девка спешила на поварню в нижнем уровне – оборотенка с ночи лакомилась зазывными запахами, что просачивались снизу. Залезть туда не осмелилась, ибо там и по ночи покоя не знали. Но задний двор без внимания не оставляла. Приметила: где там у них что, да кто постоянно околачивается. К примеру, высокий глухой да немой детинушка, поставленный на тяжкие грязные работы. Его то и дело понукали с поварни: то дров притащить, то воды наносить, то свинью забить. Вот и теперь велели резать молодую козу, дескать, матушке козлятинки откушать вздумалось. Козлятинка уже торчала неподалеку, привязанная к створке распахнутых дверей. Немой сидел рядом на чурбачке и точил нож.

Ялька знала, что все хозяйственные службы в этой длинной шумной домине находились на первом уровне. А на втором заседало множество девок с бабами: пряли, ткали, шили и всякое такое. В распахнутые окна с самого рассвета вылетал не шибко громкий, но беспрестанный бабий гомон. А то и слаженное душевное пение, так что оборотенке не приходилось особенно сторожиться, дабы не нашуметь. Но пуще ее радовало, что бабы иной раз сцеплялись промеж себя. Уж пару раз в окно вылетали то гребень, то еще какая-то ерундовина. И тогда немой тащился на второй уровень возвращать выброшенное добро хозяйке.

Тем Ялька и воспользовалась, когда облюбованная ею девчонка дотащилась до распахнутых дверей поварни и скрылась внутри. Она обернулась собой и распустила бечевку на бабулином мешочке. Всю дорогу от арма Свантара с особым тщанием тащила его в зубах. И теперь вытащила затейливую золотую серьгу с дорогим южным красным камушком – бабулину памятку. Хотела сберечь их для себя, да нынче серьги для другого нужней. Ялька сползла по скату крыши к самой кромке. Изготовилась, было, сбросить серьгу под ноги немого, да ровно кто удержал ее руку. Что-то подсказало не торопиться, и она замерла на пузе под прикрытием невысокой башенки на карнизе. Лежала да гадала: с чего это она так сглупила на пустом месте, ломая план? Того ж и гляди, немой доточит свой тесак и возьмется за козу. А та нужна была живой. Ялька думала обернуться ею, подластиться к девчонке да и заманить ее в уголок потише. Ну, а там уж…, не до смерти, конечно, но как следует приложить, дабы не вылезла прежде времени, не разоралась.

Наконец, все прояснилось. Девчонка выползла с поварни, вцепившись обеими руками в здоровенный крендель и смачно чавкая. Она присела, было, на завалинке, да вдруг направилась к немому. Тот приветливо закивал, замычал что-то нежное.

– Чего делаешь? – прочавкала девчонка.

Немой махнул ножом в сторону козы. Та вожделенно тянулась на запах кренделя, суча ножками и взбрыкивая башкой.

– Государыне?

Немой закивал, вытирая пуком сена чурбачок по соседству.

– Благодарствую, – солидно ответствовала малявка и присела: – А то тетка Простя вздуть грозилась, коли снова выгваздаюсь.

Немой укоризненно покачал башкой.

– И не говори, – вздохнула девчонка. – Строгая, просто ужасти. Подымает меня до свету. И гоняет цельный день. И присесть-то некогда.

Она впилась в крендель, а Ялька вытянула с карниза руку и сбросила серьгу. Однако собеседники не заметили, как та тихонько звякнула о вытоптанную землю, почитай, перед самым носом девчонки. Эту дурищу целиком поглотило ее лакомство. А Немой, вновь занявшийся ножом, был глухим. Ялька, потянула, было, бечевку на мешочке – доставать вторую серьгу – но тут коза зло подпрыгнула и заорала. Досадовала бедняжка, что до кренделя никак не дотянуться. Немой и этого не услыхал. А вот девчонка досадливо покосилась на козу, а потом… Заметила – облегченно выдохнула Ялька, ибо малявка воровато покосилась на Немого. И потянулась ножкой в ладном сапожке к валяющейся серьге. Острым носком потихоньку подгребла находку ближе. Чуток поразмыслила, оторвала от кренделя кусок и обронила. А после нагнулась и подобрала – серьга с земли исчезла. Ялька довольно хмыкнула. Чего бы там не грозило этой задрыге за долгую отлучку, но теперь она отсюда не скоро уберется. Куда там! Станет искать вторую серьгу – ишь, как закрутила головенкой, зыркая по сторонам. Подскочила с чурбачка. Уткнувшись носом в землю, просеменила к козе да скормила той оброненный мякиш. Немой лыбился, пялясь на любимицу – чему иному и быть?