Развесистая клюква Голливуда

– Милый! – бросилась обнимать супруга Аня. – Любимый!

– Олигарх будет старым, – вдруг злобно произнесла Маша, – гадким старикашкой с потными лапами и съемными протезами. Тебе с ним за брюлики спать придется.

Юля одернула юбочку.

– Надеюсь, супруг скончается сразу после регистрации брака. Я куплю себе для похорон винтажное платье от «Диор», надену вуаль от «Гуччи», буду вытирать слезы кружевным платочком «Дольче и Габбана», в сумочку «Прада» положу успокоительные таблетки, в туфельках «Лабутен» безо всякой жалости пойду по кладбищенской грязи.

– Зачем тебе успокоительные таблетки, если муж нелюбимый? – заржал Миша.

– Чтобы не запрыгать от счастья, – быстро ответила Юля. – Самый лучший супруг – это слепоглухонемой мертвый олигарх, который написал завещание из двух слов: «Все жене».

– Снимите меня отсюда, – жалобно сказал Бурундуков.

Все одновременно задрали головы.

Никита висел под потолком. Руки-ноги орнитолога были растопырены в разные стороны, он напоминал вентилятор.

– Ох и ни фига себе, – ахнула Аня, временно забыв про Кузьму Сергеевича.

– Крутизна, – подхватил Миша. – Решил изобразить птичку? Типа, дятел? Похоже получилось!

– Как ты туда попал? – спросила я.

– Не знаю, – грустно признался Бурундуков, – свет погас, Кузьма упал, а меня приподняло и подвесило.

– Ваших рук дело? – нахмурился Геннадий Петрович, обращаясь к Белке. – Новый трюк?

Бабуля проигнорировала замечание дермотолога.

– На чем ты держишься? – закричала она.

– Похоже, крюк для люстры зацепился за мой брючный ремень, – после короткой паузы пояснил Бурундуков. – Снимите меня.

– Надо притащить лестницу, – начал командовать Кузьма, сидя на полу.

– Ты уже повесил люстру, теперь молчи, – огрызнулся Миша.

Бизнесмен тут же свалил вину за свою неудачу на других:

– Изоленту принесли не того цвета, бритва плохая, Аня под руку болтала.

– Плохому танцору всегда уши мешают, – элегически протянул Никита, который, даже очутившись под потолком, не растерял словарного запаса. Он чихнул. – Ох! Ремень-то вроде рвется.

– Молчи, – приказала Белка, – виси молча.

– Тащите лестницу! – заорал Кузьма.

Олеся бросилась в коридор.

– Стоять! – гаркнула бабуля. – Пока туда-сюда обернешься, Никита упадет.

– Не хочу! – занервничал орнитолог. – Высоко, я синяки набью.

– Не-а! – возразил Миша. – Шею сломаешь.

– Навряд ли, – голосом знатока сказал Кузьма, – если только руки-ноги.

– Суперкадры получатся, – констатировал Иван, ни на секунду не прекращавший съемку.

– Тише, – взмолился Никита, – от громкого звука у ремня кожа трещит!

– Нет, – вклинился в беседу Кузьма, – голосом нельзя разорвать ткань. Вот стекло легко может треснуть. Шаляпин рюмки своим басом бил.

– Какой ты образованный, – нежно прокурлыкала Аня.

В углу комнаты раздались шипение, затем кашель, плавно перетекший в хрип.

– Кто здесь? – подпрыгнул Геннадий Петрович.

– Часы, – пояснила я, – они бьют когда хотят и сколько пожелают.

– Уфф, – выдохнул дерматолог.

Юля на долю секунды выпала из образа дочки.

– Испугался? – злорадно спросила она.

– До жути, – признался дерматолог.

– Я сейчас точно упаду! – взвыл Бурундуков. – Прекратите дуракаваляние, спасите меня.

– Предлагаю обсудить проблему детально, – занудил Пряников, – подавайте ваши предложения, лучше в письменном виде.

– Он плюхнется, и мы без электричества останемся! – воскликнула Маша.

– Ну и заявление! Где логика? – заржал Миша. – Или ты хочешь использовать дядю как люстру? Изабелла Константиновна, в доме есть лампочки на сто ватт?

– Очень неэкономно, – укорил продюсера Кузьма, – вполне хватит и двадцати пяти.

– Милый, ты такой хозяйственный, – исполнила припев Аня.

– Лампы в кладовке. А зачем они тебе? – спросила Белка.

– Можно одну Никите в рот впихнуть, другую в задницу, и включить, – не моргнув глазом, выдал продюсер.

– Спущусь, мало тебе не покажется, – вскипел орнитолог.

– Так спускайся, если можешь, – не испугался парень.

– Ща грохнусь, – прошептал Бурундуков, – чувствую, как ремень лопается.

– Хватайте подушки с диванов и кресел, пледы, все мягкое и бросайте на пол! – закричала Белка.

Присутствующие забегали, словно персонажи из мультика. Лично я до той секунды, когда Никита с воплем «…!» спланировал с потолка на пол, ухитрилась притащить четыре валика, здоровенную сидушку из качалки, пару пледов и кусок поролона в наволочке с изображением кошки.

– …! – еще раз воскликнул Никита.

– Ты жив? – еле слышно спросила Маша.

– …! – как заводной повторял Бурундуков.

– Если матерится, значит, порядок, – поставил диагноз Миша.

– Эх, жаль, крови не пролилось, – вздохнул Иван. – Никита, сделай одолжение, ляг на подушки и высуни язык. Ну, пожалуйста!

Бурундуков смерил режиссера гневным взглядом, но почему-то промолчал.

– Зачем? – спросила Юля.

– Для кино, – объяснил Иван. – Мертвецы всегда лежат с языками наружу, народ поверит, что Бурундуков копыта откинул. Смерть привлечет зрителей.

– Правда, папочка? – усомнилась специалист по организации культурного досуга.

– Не, – ответил дерматолог, – когда человек умер, у него рот и глаза всегда закрыты.

Я тут же вспомнила труп девушки и поежилась. Да уж, она отличная актриса: лежала с широко открытыми очами, ухитрилась ни разу не моргнуть. Неожиданно меня охватило необъяснимое чувство тревоги. Что не так в «Кошмаре»?

Аня взглянула на Геннадия Петровича и неожиданно широко улыбнулась.

– О-о-о, у-у-у, ы-ы-ы, – завыло из коридора.

– …! – опять ругнулся Бурундуков.

– Кто это? – завизжала Маша.

– Ясный перец, собака Баскервилей, – вполне мирно сказал вдруг Никита, – можно было привыкнуть.

Белка стиснула кулаки.

– Семен!!!

В гостиную тихо вошла большая фигура.

– Ась?

– Зачем ты воешь? – спокойно спросила бабуля.

Дурак почесал в затылке.

– Дык по расписанию. Сами приказали, в восемнадцать нуль-нуль второй выход собаки Баскервилей. Я очень исполнительный. Как велено, так и завываю.