Реалити-Шоу

— Вот и расширите, — перебила я настолько тонко и уместно, что прямо загордилась собой.

— А ты настойчивая, чувствуется журналистская хватка.

Большого труда стоило сдержаться, не ляпнуть какую-нибудь слюнявую глупость, не рассыпаться благодарностями за довольно сомнительный комплемент. Промолчала, он продолжил:

— Предложение, на первый взгляд, интересное. Как насчёт того, чтобы обсудить его подробности за обедом или ужином?

— Пожалуй, — помолчала секунду, имитируя сомнение, — принимаю ваше приглашение.

— Твое.

— Что?

— Твое. Мы же договорились, общаться на «ты».

— Точно, принимаю твое приглашение.

— Хорошо. Когда?

— Субботним вечером я абсолютно свобода, — говорю, а у самой пальцы сводит от волнения.

— Секундочку, — в трубке еле слышно зашуршали страницы, должно быть ежедневника, — в субботу, в субботу, — повторил он несколько раз, — в субботу в восемь. Заеду за тобой в субботу в восемь часов.

«Буду ждать с нетерпением», чуть не вырвалось у меня со рта, но, одёрнув язык, словно от кипятка, быстро одумалась и сказала:

— Да, восемь часов в субботу, мне подходит.

— До встречи, — сказал Геннадий и выждал паузу несколько секунд, галантно позволяя мне первой положить трубку.

Я ликовала, праздновала свою первую маленькую победу. Решиться было сложно, но ведь решилась же, смогла, позвонила, поговорила. Признаю, Света была права, говорить сходу правильно и взвешенно не так-то просто. Это тебе не статейки писать. Сказанное слово не удалишь, не перепишешь. И хотя руки ещё тряслись, я чувствовала силу и бешеную энергию творить.

Душа пела, я подпевала вслух, пританцовывала, закрыв глаза, кружилась на месте, дирижировала обеими руками. Не заметила появления Серёжи и опомнилась лишь, когда он громко позвал любимую в третий раз. Покачивая головой в такт популярной на радио песне, вопросительно кивнула. Немой вопрос не заставил ждать ответа, прозвучавшего как упрёк:

— Ты чего такая счастливая?

— Просто счастливая. Радуюсь жизни. Нельзя?

— Можно, — ответил Серёжа, натянуто улыбаясь.

— Тогда иди ко мне, потанцуем вместе, — протянула я руку. Он отмахнулся и застыл с серьезным видом в стороне.

— И всё же? — помолчав, возвратился Серёжа к своему вопросу, ничуть не разделяя моего настроения.

— И всё же я нашла себе занятие. Работой это пока сложно назвать, но всё впереди.

— Понятно, — процедил он сквозь зубы и пошел на кухню.

— Ты даже не спросишь, какое занятие? — отправилась я за ним.

— Нет. А зачем? Какая разница? Тебя же мое мнение мало интересует.

— Стоп! С чего ты взял? — возмутилась я.

— С того, что мы же вроде бы как поговорили уже с тобой на эту тему.

— Напомни.

— Чего напоминать? Иди танцуй, тебе же весело.

— Натанцевалась, спасибо. Теперь хочу понять, что не так?

— Всё так. Просто устал.

— Нет, не просто. Говори уже.

— Не хочу.

— Не спрашиваю, хочешь или нет.

— Ладно, давай только без обид.

— Не обещаю.

— Тогда не скажу.

— Хорошо, убедил, никаких обид.

— Мне не нравится эта твоя подружка, — начал он робко, глядя исподлобья, — и то, что она тебе насоветовала, тоже не нравится…

— Почему? — перебила я.

— Потому что. Не нравится и всё тут. Чутье у меня.

— Подожди, из-за того, что у тебя чутье, я должна поругаться со Светой и бросить работу?

— То есть уже работу, да? Только что просто занятие какое-то там было. И я не говорю поругаться, просто она мне не нравится.

Не передать словами, насколько хорошо я понимала Серёжу в этот момент. Мало кто мог поделиться приятным впечатлением от знакомства со Светой. Она ж как маслины: либо её любишь всей душой, либо воротит от одного только вида.

— Не заставляй меня выбирать. Что ещё за глупости? Мы дружим со Светой много лет. Она человек специфический, не без гнильцы, конечно, зато с чистым сердцем. Уж мне-то поверь. Что у других на уме, у неё на языке. И работа, кстати, весьма интересная. Будешь в настроении, расскажу.

— В нормальном я настроении.

— Ага, вижу, — заводилась я, — то тебе не так, это не эдак. Определись, сначала чего хочешь, а потом поговорим, — фыркнула я, топнула ногой, взмахом отразила руку, которую он вытянул в невыразительном жесте, то ли, намереваясь коснуться меня, то ли от своей неловкости.

— Я, как раз таки, знаю, чего хочу. Это ты меня не понимаешь, — как маслом капнул он в разгорающийся скандал.

— Чего ты хочешь? — закричала я, готовая разреветься.

— Чтоб ты была со мной, хочу. Чтобы у нас нормальные отношения были, хочу. Пойми, наконец, что всех денег не заработать. Ты женщина! Так сиди дома, рожай детей. Прокормлю я нас, и одену, и обую тоже. Надо будет, пойду на вторую работу, и третью, и пятую, и десятую. Сколько нужно, столько денег принесу. Чего непонятного? — орал он, брызжа слюной так, что мне стало страшно, — Что непонятно? Зачем тебе всё это нужно? Зачем? Запомни раз и навсегда, не нужно тебе это. Не нужно смотреть на Свету твою расфуфыренную или на кого-то ещё. Они это они, а мы — это мы. Понятно?

Слышать этот рёв было выше моих сил. Раненый зверь несёт куда меньше угрозы, чем мужчина с уязвленным честолюбием. Бросилась, было, в комнату, но он догнал одним прыжком, больно схватил за руку, я взвизгнула, вырвалась, убежала, он преследовал, забилась в угол дивана, взмолилась оставить меня в покое. Серёжа застыл в сантиметре от черты, пересечение которой закончилось бы для него расцарапанным лицом. Теперь-то понимаю, как происходят убийства на бытовой почве. Скупые хроники происшествий никогда не передадут и сотой доли того, что чувствуют убийца и его жертва в то самое роковое мгновенье.

Ангел-хранитель удержал Серёжу за руку, усадил его рядом на диван, сковал язык за поросячьими щеками. Час спустя я успокоилась. Удручающая картина бросилась в глаза: Серёжа сидит сгорбленный, руками закрыл лицо, весь такой жалкий. Я ничуть не лучше, забилась в угол, как таракан зарёванный. Вот оно какое в действительности, коммуникативное противостояние, про которое Света говорила, как про основу реалити-шоу. Милые, как говорится, бранятся, только тешатся. Поди тут разбери, кто кому противостоит. Надо б ясности внести.