Ребро Адама
Шрифт:
Но тут дверь неожиданно распахивается, и Мишка видит перед собой Евгения Анатольевича, который говорит ему:
– Михаил, ты бы вел себя поприличнее. А то ты этим только Настю расстраиваешь. А в ее положении сейчас, сам понимаешь, огорчаться нельзя ни в коем случае.
– Ах ты ж, козел старый! Я счас из тебя, курва, такую макаку сделаю - по чертежам не соберут, падла!..
– орет Мишка.
– Ну что же ты так нервничаешь? Приди завтра, трезвенький, поговори как человек. А то соседи сейчас выйдут и отправят тебя куда следует.
– Как
– Тьфу ты, боже мой… Ну как с тобой разговаривать, Миша?
– Да кому ты нужен, сука, со своими разговорами?!
– Вот это верно, - опечаленно говорит Евгений Анатольевич.
– Видать, разговорами не обойтись.
Не успевает Мишка принять боевую стойку каратиста, как Евгений Анатольевич дважды резко бьет его в солнечное сплетение - слева и справа.
Он подхватывает падающего, теряющего сознание Мишку, заботливо усаживает его на ступеньки, садится рядом и обнимает его за плечи:
– Ну, все… Все. Успокойся, сынок. Сейчас пройдет… Это ненадолго…
Часам к двенадцати ночи обессиленные Нина Елизаровна, Настя и Лида, уже переодетые в старенькое, домашнее, с измученными лицами, сидят за опустевшим столом с грязной посудой, остатками еды и пустыми бутылками.
Бабушкина комната прикрыта.
Лида выливает себе в рюмку остатки коньяка.
Нина Елизаровна нервно трет виски - мучается головной болью.
Настя достает пачку «Пегаса».
– О ребенке подумай, - негромко говорит Лида.
Настя благодарно ей улыбается, комкает пачку и бросает в кучу грязной посуды. И видит на комодике отцовский кларнет.
– Папа опять кларнет забыл…
– Ах, молодец Маринка!
– потягивает коньяк Лида.
– Ах, хваткая девка! Мощнейшая провинциальная закваска! А ведь какой серенькой мышкой приехала к нам на первый курс!
– Что же делать с квартирой? Надо что-то с квартирой решать, - трет виски Нина Елизаровна.
– Появится маленький…
– Маленькая, - поправляет ее Настя.
– Деньги, деньги… - говорит Лида.
– Сейчас за деньги…
– Ма, давай красное дерево толкнем - на него жуткие цены сейчас!
– оживляется Настя.
– А на что не жуткие?
– усмехается Лида.
– Единственное, что от дедушки осталось, - грустно говорит Нина Елизаровна.
– Да и не купит никто в таком виде. Реставрировать надо. Опять деньги! Господи-и-и! Да когда же мы жить-то начнем по-человечески?! Ну сколько можно? Ну смешно же прямо! Говорят, говорят, говорят! Уши ведь уже вянут!
Не спит Бабушка - внимательно слушает. С тоской оглядывает свою широченную кровать красного дерева…
– Ладно тебе, мамуль… - Настя прижимается щекой к руке Нины Елизаровны.
– И так разместимся как-нибудь.
– Мам, у нас выпить нечего?
– спрашивает Лида.
– После Александра Наумовича? Ты с ума сошла.
– Спокуха, девочки!
– и Настя достает из-за дивана бутылку с итальянским вермутом.
– Когда я увидела, что папа уже в мажоре, я тут же заныкала это.
На дне
бутылки плещется граммов сто, не больше. Настя разливает «Чинзано» по двум рюмкам - сестре и матери:– Вуаля! Кто - добытчик? Кто - волчица?!
– А себе, волчица?
– В глухой завязке. Или дети, или поддача!
– Мамуля, давай треснем за Настюху и… Пей, пей, мама! И будем исходить из реальных возможностей… Нам надеяться не на кого.
– Будь счастлива, дочура, - смахивает слезу Нина Елизаровна.
– Настюхочка! Будь здорова, киска! Вперед!
– Лида выпивает свою рюмку: -Внимание! Только следите за мыслью. Если шкаф поставить вот так… А мамин диван вот сюда…
– Правильно!
– кричит Настя.
– То здесь встанет кроватка! Да?
– Оф корс, май систер! Стеллаж запихивается в нашу комнату…
– А комодик?
– спрашивает Нина Елизаровна.
– На помойку! Тогда Настина раскладушка совершенно свободно встает рядом с кроваткой и…
– Ну, правильно, - прерывает Лиду Нина Елизаровна.
– И судно с бабушкиными делами можно будет выносить только мимо маленького.
– Ма-лень-кой!.. Сколько раз тебе говорить!
– Какая разница, если ребенок будет постоянно дышать миазмами?!
– Чем?
– Настя впервые слышит это слово.
– Ну, что в судне бывает из-под бабушки.
– А-а-а… Но не вечно же это будет? Когда-то же придет и конец.
– И тут, судя по тому, как одновременно замолчали мать и сестра, Настя понимает, что этого говорить не следовало.
– То есть я хотела сказать…
– Ну что ты за сучка, Настя!
– зло говорит Лида.
– Как у тебя язык повернулся?!
– Это же твоя б а б у ш к а… - тихо говорит Нина Елизаровна.
– Сами же говорили: «исходя из реальных возможностей»… - виновато бормочет Настя.
В своей комнате Бабушка слышит Настин приговор и в панике поднимает трясущуюся правую руку. Цепляется скрюченными пальцами за веревку от колокола и резко дергает…
Но привычного «Бом-м-м!!!» не раздается. Тяжелый медный язык корабельной рынды отрывается и падает Бабушке точно на голову.
По истощенному, парализованному тельцу Бабушки пробегает предсмертная судорога, а в угасающем мозгу молниями несутся обрывки видений…
(i)…Окровавленный Дедушка отшвыривает ее от своих ног…(/i)
(i)…Подписывает, подписывает Бабушка протоколы! Друг ползет к ней, плачет, умоляет…(/i)
(i)…Наматывает волосы Бабушки на руку помощник Друга, расстегивает ширинку форменных галифе…(/i)
(i)…Вышки с часовыми… Строй заключенных женщин… Конвой… 3а строем одиннадцатилетняя Нина играет с маленькими заключенными детьми…(/i)
И все! И кажется - умерла Бабушка…
Но Бабушка открывает глаза! Оглядывает комнату, фотографии… Поднимает правую руку, очень осмысленно рассматривает ее. Потом поднимает левую! И, наконец, встряхивает своей маленькой птичьей головкой с жидкими седыми волосенками…