Речитатив

И Юлиан, сам ощущая себя наездником, словно пришпорил своего белого арабского скакуна, и они запели на два голоса почти в унисон, разве что у цеховика Григория то и дело происходил ритмический перелет, и в его «тумору» появлялось лихое «бум-ца-ца» ресторанного репертуара:

Tomorrow, tomorrow, I love you tomorrow, You\'re only a day away…

Музыка смолкла. Но в воздухе еще царил легкий зуд фонтана молодости, кристаллики его искристой пыли играли всеми цветами радуги, напоминая водяной ореол над петергофским Самсоном, побеждающим льва.

Григорий, вытараща глаза, сидел неподвижно, затем он резким движением взъерошил волосы и посмотрел на Юлиана. В его облике что-то поменялось. Будто частицы этой водяной прохладной пыли и впрямь переселились в него.

Дрожащими пальцами он достал из кошелька сто долларов и положил на журнальный столик.

– Сдачи не надо, – торжественно произнес он. – Я хочу пригласить вас на свой юбилей. Гуляем в «Кристалле». Из Москвы приедет Шуфутинский. Клянусь. И Любочка Успенская обещала. Такой полтинник закачу– стены закачаются.

Голос Григория как-то незаметно набирал силу и сочность. Он выпрямил грудь. Глаза его смотрели спокойно, куда-то исчезла прыгающая в зрачках тревога и обреченность.

– Я бы пришел, – сказал Юлиан. – Но не могу. По этическим соображениям, понимаете? Да и вы на меня смотреть, как на приятеля, не сможете. Словом, лучше не стоит.

Григорий понимающе поднял руки. Слегка пятясь, он придвинулся к двери, неожиданно хлопнул в ладоши и, словно делясь с Юлианом только им обоим понятной тайной, пропел:

Тумору, тумору я лав ю тумору…

Ю онли э дэй эвей…

Хаши

Буквально на следующий день после выхода газеты с объявлением Юлиану стали названивать старые знакомые и даже люди, о существовании которых он догадывался, но не знал, в каком из параллельных миров они обитают. Все эти знакомцы и полузнакомцы проявляли осторожное любопытство, расспрашивая о магических возможностях комнаты. Никто из них, однако, не вызвался наведаться в качестве пациента. Юлиан, рассказывая о новом, но еще малоопробованном методе лечения, предупреждал, что комната вытягивает из человека все его тайные, глубоко запрятанные проблемы. «Это почти что операционное вмешательство, липосакция из области души», – говорил Юлиан, и любопытные как-то сразу незаметно таяли и разбегались по своим параллельным мирам.

Юлиан отпугивал их намеренно, придерживаясь им самим установленного правила – не работать с людьми, которые входили в круг его знакомых.

– Я в какой-то мере становлюсь их исповедником, – объяснил он Виоле, – что мне совершенно не в жилу, поскольку я ведь лицо светское, а теперь представь: мы сидим в ресторане в большой компании и среди этого народа парочка моих пациентов. Любая моя шутка случайно может им напомнить об их тайных прегрешениях, они это воспримут как намеренное разглашение их тайны. Я должен буду думать с оглядкой, говорить с оглядкой, даже слушать с оглядкой, дабы не встретиться взглядом с пациентом – вдруг мой взгляд окажется несвоевременным. Словом, на кой ляд мне окружать себя дополнительными препятствиями и даже потенциальными врагами?

– Но ты же можешь рассказать близким друзьям подробнее о Варшавском, о том, как возникла сама идея комнаты, людям будет интересно и познавательно, – возразила Виола. – Меня вот Даша Устинова умоляет устроить с тобой встречу. Сама она тебе позвонить стесняется, ты для нее недоступен, зато я вроде передаточного звена.

– А ты ее позови, – снисходительно согласился Юлиан. – Тем более что она в тот вечер, когда мы справляли твой день рождения, едва поспела к последней порции тирамису…

– Повод для встречи, кстати, есть очень хороший, – сказала Виола. – Они десять лет как женаты и не хотят ничего устраивать, но решили отметить юбилей необычным образом: улетают на две недели в Японию, представляешь, как интересно! Давай с ними встретимся, можем их к нам позвать или в ресторане посидеть…

– Меня Дарья замучает вопросами о комнате…

– Замучает, – подтвердила Виола. Она девушка наивная, но упрямая и со своего не слезет.

– Со своего пусть не слезает, – хохотнул Юлиан. – Главное, чтоб на меня не залезла. Знаешь… есть одна идея. Я сейчас читаю очень любопытную книжицу об истории японских традиций, с богатыми иллюстрациями… Она продавалась как подарочный набор вместе с японскими палочками для еды, и было бы неплохо эти палочки преподнести Устиновым в качестве подарка и заодно отбиваться ими от весьма назойливых Дашиных вопросов. Давай назначим место встречи в каком-нибудь соответствующем суши-баре с японским интерьером.

На следующий день они договорились встретиться с Сашей и Дашей в небольшом японском ресторанчике «Нике». Устиновы появились с опозданием на полчаса. Даша всю вину взяла на себя, взволнованно объясняя задержку исчезновением мобильного телефона, без которого она не выходит из дому, так как в любую минуту могут позвонить из госпиталя …

– Ты лучше скажи, где ты его нашла, – посоветовал Саша.

– А нашла в мусорнике, – тяжело вздохнула Дарья под общий хохот. – Спешила очень, когда со стола убирала, а тут еще по телефону с кем-то разговаривала… Ну и, наверное, нечаянно выбросила…

Говорила Дарья низким, чуть хриплым голосом и при этом часто хлопала ресничками. Юлиан глядел на нее с прищуром и хитроватой улыбкой. Виола выбрала момент и, ущипнув его, процедила: «никаких инфузорий».

– У нас есть особый подарок для юбиляров, – сказал Юлиан, когда Даша закончила рассказывать свою телефонную эпопею. Он достал красиво инкрустированную перламутром черную продолговатую коробочку, приоткрыл ее и таинственно добавил:

– Мы дарим вам нечто совсем простое, но это предмет, без которого японская история и традиция потеряли бы всякий смысл.

– Это же чопстики, – сказал Маша заглядывая в коробочку.

– Да, используя вульгарную лексику американцев, это чопстики, а у японцев для определения столь изысканного инструмента есть одно выразительное слово «хаши». Вот что вытворяет лингвистика, когда палочки для поедания кусочков пищи превращаются в на редкость изящный иероглиф. Этот иероглиф я не могу вам изобразить, но выглядит он, поверьте мне на слово, чрезвычайно вычурно. Напоминает низкий обеденный столик, над которым склонились два усердных японца с палочками для еды. А так как вы, ребята, скоро начнете тур по Стране восходящего солнца, то я непременно должен вас просветить. И начнем с азбучных истин, одна из которых – хаши. Даша повтори за мной: «Ха-а-ши». Очень важно произносить мягкое «ша» перед буквой «и» тогда сразу выявляется японская сдержанность в таком тонком вопросе, как культура еды. А сколько маленьких хитростей заключено в этом слове!

– А почему хитростей? – спросила Даша.

– А потому что хаши в Японии – это целая индустрия. Из чего их только не делают: из металла, из разных сортов дерева, из слоновой кости, полудрагоценных камней… Они бывают резные, расписные, как Стеньки Разина челны. Американцы приносят в семью, где родился ребенок, серебряные ложечки на счастье, а японцы приносят хаши.

– Ой, как здорово! – воскликнула Даша и посмотрела на мужа. – Правда, Сашик? Подарим Каблуковым хаши, они ждут мальчика через два месяца.