Река Ванчуань

ИЗ СТИХОВ «ДОМ ХУАНФУ ЮЭ В ДОЛИНЕ ОБЛАКОВ»

Поток, где поет птица

Живу я один на свободе, Осыпались кассий цветы. Вся ночь безмятежно проходит… Весенние горы пусты. Но птицу в горах на мгновенье Вспугнула, поднявшись, луна: И песня ее над весенним Потоком средь ночи слышна.

В ответ братцу Чжан У {7}

Пырейная лачуга В Чжуннани есть. Фасад Ее встречает с юга Вершин Чжуннаньских ряд. Весь год гостей не вижу я, Всегда закрыта дверь моя. Весь день свобода здесь, и с ней Усилий нет в душе моей. Ты ловишь рыбу, пьешь вино, И не вредит тебе оно. Приди! — и будем мы с тобой Ходить друг к другу, милый мой!

Вместе с Лу Сяном прохожу мимо беседки в саду ученого Цуй Син-цзуна

Деревья зеленые плотную тень Повсюду собою накрыли. Здесь мох утолщается каждый день, И нет здесь, конечно, пыли. Он, ноги скрестивши, без шапки сидит Под этой высокой сосною; На мир лишь белками с презреньем глядит Живущий жизнью земною.

Покидаю Цуй Син-цзуна

Остановлены лошади в ряд; мы готовы Разлучить рукава и полы. Над каналом большим императорским снова Начиняется чистый холод. Впереди красотою сияя высоко, Поднимаются горы-громады, От тебя уезжаю я вдаль одиноко, И опять на сердце досада.

Провожаю Юаня Второго, назначаемого в Аньси

Утренним дождем в Вэйчэне ^{8} Чуть пыльца увлажнена. Зелены у дома тени, Свежесть ив обновлена. Выпей, друг, при расставанье Снова чарку наших вин! Выйдешь ты из Янь-гуаня ^{9} И останешься один.

На «Высокой Террасе» провожаю цензора Ли Синя

Провожать тебя всхожу На «Высокую Террасу» и слежу, Как безмерно далека Протянулась и долина и река. Солнце село; и назад Птицы, возвращаяся, летят. Ты же продолжаешь путь И не остановишься передохнуть.

В девятый день девятой луны вспомнил о братьях в горах

Живу одиноко в чужой стороне, Как причудливый странник. И вот, Лишь радостный праздник Чун-яна ^{10} придет, О родных я тоскую вдвойне. Все братья теперь с волшебной травой, (Вспоминается мне вдали) Чтоб стебли воткнуть, на горы взошли… Но кого-то там нет одного.

Фрейлина Бань Цзеюй {11}

Странно всем, что двери я закрыла В терем, где храню белила. Царь спустился из приемной залы, Но его я не встречала. Без конца смотрю, смотрю весь день я В этот царский сад весенний. Там, я слышу, говор раздается: Кто-то ^{12} меж кустов смеется.

Прохожу мимо храма «Собравшихся благовоний»

Не знаю, где стоит в горах Сянцзиский храм ^{13} . Но на утес Я восхожу, и путь мой кос Меж круч в туманных облаках. Деревья древние вокруг… Здесь нет тропинок. Между скал Далекий колокола звук В глуши откуда-то восстал. За страшным камнем скрыт, ручей Свое журчанье проглотил. За темною сосною пыл Остужен солнечных лучей. Пуста излучина прудка, Где дымка сумерек легка; И созерцаньем укрощен Точивший яд былой дракон.

Поднялся во храм «Исполненного прозрения»

Здесь, по «Земле Начальной» ^{14} вьется Кверху тропинка в бамбуках. Пик ненюфаров выдается Над «градом-чудом» ^{15} в облаках. Чуские три страны на склоне Все здесь видны в окне моем. Девять стремнин как на ладони Вон там сравнялись за леском. Вместо монашеских сидений Травы здесь мягкие нежны. Звуки индийских песнопений ^{16} Под хвоей длинною сосны. В этих пустотах обитаю Вне «облаков закона» я. Мир созерцая, постигаю, Что «нет у Будды бытия» ^{17} .

Изнываю от жары

Землю наполнивши и небо, Солнце багровое сгорает. На горизонте, словно кручи, Огнем сверкающие тучи. Свернулись-ссохлись листья, где бы Они ни выросли. Без края Вокруг иссохшие луга. Иссякла, высохла река. Я замечаю тяжесть платья И в самой легкой, редкой ткани. Даже в густой листве растений Страдаю: слишком мало тени… У занавеса близко встать я Теперь совсем не в состояньи. Одежду из сырца сейчас Мою второй и третий раз. Весь мир, пылая жаром, светел. За грань вселенной вышли мысли. Стремятся, как долина в горы, Они в воздушные просторы. Издалека примчался ветер. Откуда он — и не исчислить. Река и море от волны И беспокойны и мутны. Но эта вечная забота От тела только. Мне понятно, Лишь на себя я оглянулся… Еще я сердцем не проснулся — И вдруг вступаю я в «Ворота Росы Сладчайшей, Ароматной» ^{18} , Где в чистом мире холодка Для сердца радость велика.

Сижу одиноко ночью

Один грущу о волосах, Что побелели на висках. В пустынной комнате вот-вот Вторая стража ^{19} пропоет. Пошли дожди. Полно воды. Опали горные плоды. Под фонарем в траве звучат Напевы звонкие цикад… Конечно, пряди седины Мы изменить уж не вольны; И в золото другой металл Никто из нас не превращал. Хочу я знанье получить, Чтоб боль и старость излечить. Но в книгах то лишь вижу я, Что «нет у Будды бытия» ^{20} .

ВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ АКАД. В. М. АЛЕКСЕЕВА

На прощанье {21}

Слезаю с коня, вином тебя угощаю. Вопросы к тебе: куда ты теперь идешь? Ты мне говоришь: во всем мне здесь неудача ^{22} — уйду я лежать там, где-то в Южных горах ^{23} . Так, брат, уходи; к тебе нет больше вопросов в то время, когда белых здесь туч без конца ^{24} .

Введение. Бегство неудачника от мира и карьеры — одна из доминирующих тем китайской классической поэзии, навеянных даосскими мотивами поэзии и философии. Поэт, обнаруживающий в себе, после конфуцианского образования, хоть частицу дао, этим самым навсегда отклоняется от мира. В чем же искать спасения? В природе — там, где бесконечные гряды облаков навевают ту же идею бесконечности.

Автор. Один из самых знаменитых поэтов танской эпохи и китайских поэтов вообще, выдающийся художник-пейзажист, о котором его почитатель и тоже один из крупнейших поэтов Китая, Су Ши (Дун-по), сказал бессмертное: «Ван Вэй — это стих в картине и в стихе картина» (шичжун ю хуа, хуачжун ю ши), и, конечно, каллиграф высоких достижений. Его жизнь (701–761), начавшаяся блистательной придворною карьерой, сменившейся позорной службой у презираемого им бунтовщика Ань Лушаня, закончилась поэтическим одиночеством и монашеством в буддийстве, которое отразилось в его поэзии и даже в его имени (Мо-цзе). Его колоссальная продукция в большей своей части (тысяча стихотворений) погибла в смуте, но и то, что сохранилось, достойно восхищения.

Заглавие. Прощанье с другом — любимая тема китайских друзей-поэтов, и к ней придется возвращаться неоднократно. Вино на прощанье — обычай, создавший особый иероглиф (цзянь).

От составителя

Лирический шедевр Ван Вэя, впервые блестяще переведенный и прокомментированный акад. В. М. Алексеевым, не мог не привлечь внимания позднейших переводчиков: в настоящем издании нами представлены переводы А. И. Гитовича («На прощанье»), А. А. Штейнберга («Проводы»), В. В. Мазепуса («Прощание») и А. В. Матвеева («На прощание»).