Реквием

— Все в порядке, Джулиан, — говорит он.

Джулиан вытирает рот тыльной стороной ладони.

— Неплохая штука, — говорит он, прерывисто дыша, и Тэк с Хантером смеются.

Алекс без единого слова забирает бутылку у Джулиана и делает глоток.

Вся усталость последних дней махом наваливается на меня. За Тэком, напротив полок, стоит несколько узких коек, и я буквально падаю на ближайшую.

— Я, пожалуй... — начинаю я говорить, укладыва­ясь, поджимая колени к груди. На койке нет ни одеял, ни подушки, но у меня такое ощущение, будто я по­гружаюсь в нечто небесное — в облако, в пух. Нет. Это я — пушинка. Я уплываю. «Посплю немного», — хочу договорить я, но слова так и не срываются с моих губ, потому что я уже сплю.

Я просыпаюсь, тяжело дыша, в полнейшей темно­те. На мгновение меня охватывает паника, мне кажет­ся, будто я снова в подземной камере с Джулианом. Я сажусь. Сердце колотится в груди. И лишь когда я слышу бормотание Корал в углу, я вспоминаю, где на­хожусь. В комнате скверно пахнет, а рядом с кроватью Корал стоит ведро. Должно быть, она его опрокинула.

Сквозь дверной проем падает клин света, и я слы­шу приглушенный смех из соседней комнаты.

Кто-то накрыл меня одеялом, пока я спала. Я сбра­сываю его в изножье и встаю. Понятия не имею, кото­рый сейчас час.

В соседней комнате сидят Хантер и Брэм, накло­нившись друг к другу, и смеются. У них взмокший, окосевший вид выпивших. Бутылка с виски стоит между ними, почти пустая, рядом с тарелкой с остат­ками ужина: фасоль, рис, орехи.

Стоит мне войти в комнату, как они замолкают, и я понимаю, что они смеялись над чем-то личным.

— Который час? — спрашиваю я, проходя к флягам с водой. Я присаживаюсь и начинаю пить прямо из горла, не давая себе труда налить воды в чашку. У меня болят колени, руки, спина; тело до сих пор, словно свинцом налито от усталости.

— Примерно полночь, — отвечает Хантер. Значит, я проспала всего несколько часов.

— А где все остальные? — интересуюсь я.

Хантер с Брэмом коротко переглядываются. Брэм пытается сдержать улыбку.

— Рэйвен с Тэком отправились поохотиться, — со­общает он, приподняв бровь. Это старая шутка, код, принятый в нашем старом хоумстиде. Рэйвен с Тэком умудрились держать свои романтические взаимоотно­шения в тайне почти целый год. Но как-то раз Брэму не спалось, он пошел пройтись и застукал их, бродя­щих вместе. Когда Брэм наткнулся на них, Тэк выпа­лил: «Силки!» — хотя все силки были проверены и установлены заново еще днем.

— А где Джулиан? — спрашиваю я. — Где Алекс?

Снова небольшая пауза. Теперь Хантер изо всех сил старается не рассмеяться. Он определенно пьян - я вижу это по красным, похожим на сыпь пятнам на щеках.

— Снаружи, — отвечает Брэм и, не сдержавшись, громко фыркает от смеха. Хантер немедленно подхва­тывает.

— Снаружи? Вместе? — Я встаю. Я сбита с толку и начинаю злиться. Никто не отвечает. Я повторяю уже настойчивее: — Что они там делают?

Брэм кое-как берет себя в руки.

— Джулиан хотел научиться драться...

Хантер договаривает за него:

— Алекс вызвался поучить его.

Они снова заходятся смехом.

Меня бросает сперва в жар, потом в холод.

— Что за фигня?! — взрываюсь я, и гнев в моем го­лосе наконец-то заставляет их притихнуть. — Почему вы меня не разбудили?

Я обращаюсь к Хантеру. Я не жду, что Брэм поймет. Но Хантер — мой друг, и он слишком чуток, чтобы не заметить напряжения между Алексом и Джулианом.

На мгновение у Хантера делается виноватый вид.

— Да ну будет тебе, Лина. Подумаешь, большое дело...

Я слишком взбешена, чтобы отвечать. Я хватаю фонарик с полки и направляюсь к лестнице.

— Лина, ну не злись ты...

Я заглушаю слова Хантера, преувеличенно сильно топая. Дурь, дурь, дурь!

Снаружи на небе ни облачка. Оно сплошь усеяно яркими светящимися точками. Я крепко сжимаю фо­нарик в руке, пытаясь сосредоточить весь свой гнев в пальцах. Не знаю, что за игру затеял Алекс, но мне это все осточертело.

Лес недвижен — не видать ни Тэка с Рэйвен, ни ко­го-либо другого. Пока я стою в темноте, прислушива­ясь, меня вдруг пронзает мысль: а ведь воздух очень теплый! Должно быть, уже середина апреля. Скоро лето. На мгновение меня захлестывают воспомина­ния, пробужденные этим воздухом и запахом жимо­лости. Вот мы с Ханой выдавливаем лимонный сок на волосы, чтобы осветлить их, крадем содовую из холо­дильника в магазине дяди Уильяма и выпиваем ее в Блэк Коув. Вот мы едем по улице за трехколесным велосипедом Грейс, теснясь вдвоем на одном велоси­педе.

Воспоминания, как обычно, приносят с собою боль. Но я уже успела привыкнуть к ней, я жду, пока она пройдет, и она проходит.

Я включаю фонарик и вожу лучом по лесу. В его бледно-желтом свете переплетение деревьев и кустов выглядит выцветшим и невероятным. Я снова выклю­чаю фонарик. Если Алекс с Джулианом ушли куда-то вместе, у меня мало надежды отыскать их.

Я уже совсем собираюсь вернуться внутрь, как слышу крик. Меня пронзает страх. Это голос Джу­лиана.

Я бросаюсь вправо, в густую поросль, ломлюсь на звук, размахивая фонариком, чтобы проложить путь среди ползучих растений и сосновых веток.

Через минуту я вылетаю на большую поляну. На мгновение я перестаю соображать, мне кажется, будто я выскочила на берег большого серебряного озера. По­том я понимаю, что это автостоянка. Груда битого кам­ня на ее краю указывает место, где когда-то, видимо, был дом.

Алекс с Джулианом стоят в нескольких футах от меня, тяжело дыша и свирепо глядя друг на друга. Джулиан зажимает нос рукой, сквозь пальцы сочится кровь.

— Джулиан! — Я кидаюсь к нему. Джулиан продол­жает неотрывно смотреть на Алекса.

— Ничего страшного, Лина, — говорит он. Голос у него приглушенный и какой-то странный. Когда я кладу руку ему на грудь, Джулиан мягко отстраняет ее. От него слегка пахнет алкоголем.

Я разворачиваюсь к Алексу.

— Ты что творишь, черт побери?! —Алекс бросает на меня взгляд.

— Это получилось случайно, — бесцветным голо­сом произносит он. — Я слишком сильно размахнулся.

— Вздор! — бросаю я. Я поворачиваюсь обратно к Джулиану. — Идем, — негромко говорю я. — Идем внутрь. Приведем тебя в порядок.

Джулиан убирает руку от носа, потом подолом ру­башки стирает кровь с губ. Теперь его рубашка покры­та темными полосами, почти черными в ночи.

— Исключено, — говорит он, так и не глядя на меня. — Мы только начали. Верно, Алекс?

— Джулиан!.. — взмаливаюсь я. Алекс перебивает меня.

— Лина права, — говорит он нарочито беззаботным тоном. — Уже поздно. Почти ничего не видно. Мы мо­жем продолжить завтра.

Голос Джулиана тоже звучит беззаботно, но я слы­шу за этой беззаботностью гнев и горечь, которую не узнаю.