Реквием

…Ах, эта детская, недосягаемая пониманию грубых мужчин, целомудренная бескорыстная вера в порядочного человека! Ах, эта чистота помыслов и розовых романтичных мечтаний! Ну как тут не наломать дров? Юному непорочному сердцу непонятна природа предательства. И ведь не растолкуешь, не поверит оно в плохое, пока само не поранится. Такой вот полнейший деревенский наивняк!

Ко времени знакомства с Вадимом я уже прочитала «Воскресение» и «Анну Каренину» Толстого, но моя юная память неосознанно остановилась на тайном вожделении Катюши Масловой, неизъяснимо бродившем и во мне, а не на наказании, которое она понесла из-за неумения думать о последствиях своих поступков.

«Нет, конечно, мне было жаль Катюшу, я ненавидела Нехлюдова и презирала его бездействие, – мысленно возражает себе Инна. – Но я была еще так глупа! Чувства возобладали над умом, которого еще было слишком мало. И теперь я признаюсь себе в этом с удалью крайнего отчаяния».

А тогда мне надо было кого-то любить, благоговеть, видеть в чертах любимого окрылённость, одухотворённость. Я представляла себе его лицо, исполненное воли и мечтательности, полное таинственной жизни. Оно отвечало моим сокровенным мечтам. И я влюбилась в Вадима до одури, до умопомрачения. И это развязывало ему руки. Потому что сама… Дух захватывало, я ничего не соображала, с остервенелой готовностью неслась к нему, расшибая колени, не помня себя, кидалась ему на шею. Он был такой необыкновенный! Помню его первый роскошный выход! Он него исходила такая яркая ослепляющая энергетика! На фоне наших мальчишек он казался мне брильянтовой запонкой на белейшей манжете сказочного принца, огромным сияющим драгоценным камнем в царственной короне.

«Откуда во мне и стеснительность, и решительность? – спрашивала я себя. – Чем объяснить это несовпадение и противоречивость? Лихорадочным, взвинченным, доведенным до экстаза восхищением, возникшим среди страшно пресной жизни?» Ни запретить, ни обуздать. Я радовалась своей способности к возвышенным переживаниям, умению любить. «Я счастлива! И пусть весь мир подождет!» Вот и отдала свою жизнь на поругание. С небес любви и счастья падать очень больно. Страх и обида отравили мою юность. Почему не было предощущения опасности?

Восхищением всё объясняется? Ничуть не бывало! Наивностью, глупостью. И заключение это старо как мир. Кем я была? Девчонкой с сильным эстетическим голодом и убогим восприятием жизни. Красавчик! И этого было достаточно, чтобы влюбиться, пожирать его глазами, млеть? Безнадежный случай. Такой глупышки свет не видывал. Ха! Шокирующий уровень душевной искренности.

Это я теперь так считаю, а тогда старалась попасться ему на глаза, что само по себе было унизительно. Мои желания не укладывались в понимание мной женского достоинства. И это злило. Я стыдилась себя, особенно в редкие минуты отрезвления. Я скулю? Вон Анькина неудачливость превосходит всякое понимание. Но стоит ли оспаривать ее первенство среди наших подруг? Некоторые из них лишались взрослых детей. Когда дети уходят из жизни раньше родителей – это самое страшное».

Из груди Инны вырвался странный захлебывающийся звук. Лена вздрогнула, насторожилась и подумала: «Молчит, значит, вспоминает. Сколько раз она прогоняла в памяти пережитое? И сегодня взвинтила себя донельзя. Бедная. Совсем ее нервы сдают. Взывать к логике бессмысленно».

«Да, я скулю. Да, я знаю, что это самое распоследнее дело! Но иногда мне кажется, что весь этот искорёженный мир населен одними подонками. «Выжженная пустыня моего сердца!» Может, и звучит эта фраза избито и пошло, но она такая точная! О это юное загадочно-возвышенное чудо – «души доверчивой признанье»! Дура. Сама подставилась. Себя в жертву ублюдку принесла. И никто своей праведной молитвой не разрушил его капище, это гнездо зла! Там требовался огнемет.

Я предпочла его, а он осмеял, смял, сломал. От скуки погубил, ради развлечения. И в больницу послал тоном, в котором не было и намека на какую-то иную возможность решения моей проблемы. И рукой небрежно вслед махнул, мол, давай, поторопись. Я не знала, как вести себя в этой «нештатной» ситуации, не понимала, к чему это приведет. Была напугана. Уж как водится. Совсем девчонкой была».

Инна вздрогнула, будто голос из прошлого, как вскрик души, как отголосок того страшного дня, опять с прежней силой застучал в ее усталом сердце: «Как болит душа обидой на судьбу!»

Почему оказалась не готовой к превратностям судьбы? Самая смелая, самая дерзкая – и вдруг такое. Это было неожиданно и невероятно. Я даже не пыталась, как часто делала раньше, перевести стрелки на мать, ее обвинить в том, что не уследила, не предотвратила, не пресекла. «А ведь на самом деле: всё детство взрослые нами командуют, «обламывают» нас, а потом требуют серьезных, осмысленных решений! И мы, не умеющие думать, привыкшие подчиняться, не ведая сомнений, делаем ошибки, потакаем теперь уже мужчинам, которые старше нас. Мы им тоже доверяем», – искала я себе оправдание. Но ведь и Ленина мать не допускала возражений. Ленке повезло не встретить подлеца? Я хоть в школе, а она уже в институте промахнулась.

Всю жизнь, сколько себя помню, корила многоопытного Вадима за то, что внушил отправиться в больницу. А там одним днем повзрослела, да поздно было. Пришла ребенком, а ушла обожженной жизнью женщиной. Для себя самой стала как прокаженная. Наверное, именно тогда я впервые по-настоящему испытала к себе жалость. Кого винила? Мать с бабкой, не сумевших воспитать, не заложивших в меня чего-то важного, ситуацию в обществе? Себя, за то, что не научилась самостоятельно думать? Когда к горлу подступала обида, конечно же, перед глазами всегда вставал конкретный обидчик. Кто же еще, если мне шестнадцать, а ему сорок?.. Таков был мой «ответ Чемберлену». А Лена всегда была хозяйкой своих чувств и важных поступков. Но и ей не повезло.

А что сегодня? Ночь. Сонная комната. Почти нет посторонних звуков. Если только иногда через глухо задраенные окна донесется непонятный далекий рокот. Нет людской суеты, заставляющей думать о чем-то постороннем. И я опять вся там, в детстве, в юности, дотошно перебираю в уме пережитое. Девочкой жила, следуя почти вслепую каким-то случайным поворотам судьбы. Одни события ловко вплетались в другие, и оставалось только простодушно, не противясь, следовать их игре. Вилась нить событий, и я плела из нее паутину непредсказуемых выводов. Я с интересом следовала по предложенным судьбой дорожкам, которые приводили к самым неожиданным сюрпризам. Не одну меня сгубило любопытство и сжег ад первой запретной страсти».

Горло Инны зажала в тиски давнишняя боль. Из него вырвался хриплый, сдавленный стон. Теперь вздрогнула Лена. Она поняла: «Инна так и не смирилась». Но прервать мысли подруги так и не рискнула.

«Вадим сжег мою мечту, и стало на душе нестерпимо холодно и пусто. А хотелось жить с любовью, с радостью. Я загоняла обиду в глухие уголки своего сердца, но она вылезала, преследовала меня, всплывала в самые неподходящие моменты. Лоб почему-то покрывался холодным потом, а по спине бежали горячие ручейки… С тех пор моя жизнь – цепь незаслуженных утрат. Сожаленья разрывают мне сердце. Но они бесплодны.

А что бы дал мне тяжелый безрадостный брак с Вадимом? Нет, свобода лучше! Ха! Пламенный привет нашим глупым юным мечтам! Почему до сих пор Вадим не выветрился из моей памяти? Обида не забылась. Я же проклинала его, великовозрастного и жестокого! Я ненавидела себя, юную и глупую! Почему Всевышний наказывал нас, а не Вадима, намеренно губившего юных, чистых, неопытных, невинных? Почему не остерегал, не оберегал, а отдавал на поругание? Наша судьба в наших руках? А как же справедливый карающий меч?.. Зачем мне эти воспоминания? Как отключиться от теребящей душу едкой горечи обид?»