Реквием
Шрифт:
От деда я переняла его основное правило: не желай другому того, чего не хочешь для себя. Нравы людей со временем, конечно, меняются, а мораль должна сохраняться. А ещё дед предупреждал, что от моего сопротивления плохие люди силы набираются. Но когда я смиренно удаляюсь, они теряются, не зная, чего от меня ожидать, и весь пыл их пропадает, просто улетучивается. Дед умел так сгустить пространство и сказать таким голосом, что не поверить ему или ослушаться его было невозможно. И я внимала ему. Поучительный образ деда всегда служит мне для того, чтобы гордыня не одолевала, чтобы глаза вовремя разлепляла.
Помнится, разочаровалась я в методах преподавания специальных наук в университете, даже подумывала бросить учебу.
Дед терпению учил, выдержке. Самокритичен был. Всё больше с юмором, с иронией о себе говорил. Помню, маму успокаивал: «Ты же знаешь, упрямство в нашей семье только по мужской линии передается». Мама рассмеялась и отвлеклась от проблем. Разве можно было после таких слов сердиться и обижаться! Да, что там ни говори, умел дед и слово сказать, и дело сделать. Жаль, мало мне было отмеряно времени на общение с ним. Число наших встреч могу пересчитать по пальцам рук.
Я, к слову сказать, так и не научилась жить без деда. По-прежнему каждый шаг свой по нему сверяю, мысленно совета испрашиваю. Дед по-своему, по старинке, интересно излагал свою концепцию жизни: благословенный труд – форма служения Богу, Отечеству и семье. Может, оттого и трудоголиком сделалась.
Дед старался передать мне не только свои знания, но и то, что считал в себе лучшим. Усмирял мой бунтарский дух, сдерживал, но не укрощал полностью его порывов. Стремился отсрочить мой выход во взрослую жизнь, пока в достаточной степени не поумнею. Надеялся успеть вооружить меня всем тем, что могло понадобиться в последующей жизни.
Пытаясь избавить меня от вредных наслоений, полученных от окружения, он, случалось, вышелушивал меня своими вопросами, как початок кукурузы или стручок фасоли. Утверждал, что непомерные претензии порождают вспыльчивость и гнев и ведут к нетерпимости. А я упорствовала. Не убежденный мнимой разумностью моих доводов, он оспаривал, отвергал их и навязывал свои взгляды твердо, властно, с истинной непреклонностью. Он словно гвозди забивал мне в голову, а не тривиальные истины. «Главное – научиться думать, действовать и трудиться». «Зависть разрушает человека, парализует, не дает свободу творчеству». «Леность, беззаботность, безразличие и скупость непростительны…» Но мне казалось, что я и без него всё это давным-давно знаю и понимаю, просто не заостряю на них внимание. Вот и артачилась. Говорила полушутя, что любое подавление человеческой личности опасно, потому что ведет к непредсказуемым последствиям, что принуждение и невыполнение желаний является причиной неуравновешенности характера и даже психических расстройств. И что хуже? И он терпеливо объяснял.
А после бесед дед снова становился мягким, сердечным, даже нежным… Именно он направлял мой разум, определял стратегию, придавал форму мыслям и помогал стать тем, кем я сегодня являюсь. Именно ему я обязана той искре безумства, что так необходима для созидания, и ещё способности устремлять свои мечты в будущее и направлять их по тропе практического смысла. Если уж на то пошло, многое у него получилось. Не удалось только научить меня смеяться над жизнью и её бедами. Не успел или с этим надо было родиться? А вот философский взгляд на вещи и ирония как проявление духа противоречия – от него.
К сожалению, разум не есть панацея от всех грозящих человеку неприятностей, и хорошо бы иметь защитную оболочку юмора, а не иронии. Вот поэтому жизнь – это чудо, наслаждаться которым в полную меру дано не всем. Далеко не всем. Дух человеческий всегда пребывает в состоянии взлета, но у многих из нас в некоторых аспектах он так и не возносится выше высоты, определенной ему природой. И не у всякого человека выдерживает испытание на прочность материал, из которого строится его душа.
Трудно уловить тот момент, когда надо быть
смиренной, а когда лезть на рожон. Всю жизнь учусь лавировать, а всё равно обжигаюсь. Такая вот трудная наука. Куда там по сравнению с ней страшный для студентов сопромат!И всё же, какой зам? Харизматичный, тонкий, нежный? Скорее, изнеженный, лощёный, холёный. Очень чувствителен к факту собственной лучезарности. Любит, чтобы ему подчинялись беспрекословно. Даже не допускает мысли о возражении при свидетелях. Стремится исключить всякую возможность управлять им. В пользу этого говорят даже его гладко зализанные черные волосы, неизменно прямая, какая-то скованная походка робота. Мне кажется, такие субъекты воспитываются с детства, в соответствующей среде. Переучиваться – процесс слишком болезненный. (Яркий пример тому – сын генерала из моего детства?)
…И прекрасное здоровье зама, тоже, наверное, служит ему неиссякаемым источником счастья. Молодец, очко в его пользу.
Перед начальством он – сама утонченная любезность, наигранная, хорошо отрепетированная. А как насчет юмора? Не приметила. Умеет, обдав клиента замораживающим взглядом, неподвижным выражением физиономии, возвести перед ним непреодолимую стену. Лицо сколько-нибудь официальное грубых слов произносить не должно, и вот здесь-то как нельзя лучше подходит его спокойный, «леденящий» подход. И в рассудительности ему не откажешь. Хотя методы осуществления оставляют желать лучшего. Наверняка считает себя носителем истины в последней инстанции. Числится непотопляемым, потому что глубоко уверен в своём превосходстве. А я умею, когда это необходимо, вовремя сдать назад, не зацикливаясь на самолюбии, лишь бы на пользу людям.
Само собой разумеется, знает зам свои сильные стороны и удачно использует их. Для очистки совести скажу: молодец. Преклоняюсь перед сильными духом. Недаром говорится: бог дает всем, а кто как распорядится своим даром – другой вопрос. А он умеет, но, к сожалению, только с обязательной выгодой для себя.
Если захочет, воспользуется малейшей ошибкой сотрудника и вмиг выгодный контракт или долгосрочное соглашение отдаст блатному. Преследует каждого, кто не отвечает его представлениям об удобном сотруднике, и прежде всего того, чья наука составляет конкуренцию его «трудам», смотрящимся на их фоне более бледно. Погубит любого, кто посмеет усомниться в его способности властвовать. Считает, что в таком деле ему все средства сгодятся. Тут его мстительная натура берет верх. Ему важнее уничтожить, чем создать. Наплюет в душу, пойдет на всё, чтобы воспрепятствовать продвижению того человека. Задавит. Вот тут-то и пригождаются обласканные им чиновники, надежные «прикормленные» друзья.
И чужая порядочность ему мешает жить. Такому постарается вкатить тройку выговоров и выгонит, не поморщившись. А неопасных людей обходит, как огибают статуи или, точнее, столбы. Вертит сотрудниками, как вздумается, манипулирует, будучи прекрасно осведомленным о мотивах их поступков. Психолог. Жизнелюбивый циник. У него не проскочишь. Не помнит, о чём не хочет помнить.
Самое обидное, что не удаётся ему противостоять. Мы ведь, к сожалению, часто ведём себя, как стадо баранов: то бестолково сбиваемся в кучи, то напротив – кто в лес, кто по дрова разбредаемся. Сдается мне, что чем людям хуже, тем ему лучше. Ухо востро с ним держать приходится и быть постоянно в тонусе.
Как-то закрутилась и не успела согласовать с замом свой проект, так он усмотрел в этом жестокое оскорбление, попытку ниспровержения его авторитета, и тем обрекла себя на конфронтацию. А шеф просто подошел бы и напомнил… и никаких обид. Но только не зам! Это же ниже его достоинства! Долго я беспокоилась, какое изощренное наказание он придумает мне за непреднамеренную дерзость. Боялась подвести своих людей. Боже мой, боже праведный, сколько ошибок мы совершаем за свою короткую жизнь! Будто начерно живем, мало задумываясь о последствиях. Инна шутит: «Поменьше анализируй, а то вдруг вскроется что-нибудь такое, что вообще не захочется жить». Ей проще, она не руководит.