Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Вот ты, Ленка, писатель и этим интересна. Но ты еще и «рыцарь печального образа». Тебя тоже так и тянет за правду постоять. Только ты умеешь вовремя остановиться, знаешь край. А Анюта в критических ситуациях, наверное, всегда отмалчивается или прибегает к общим фразам.

– Воевать должен тот, кто имеет к тому призвание и возможности, иначе ни себе, ни людям ничего хорошего от этого не будет, только разменяет и свою, и чужие жизни на пустяки и склоки. Понимать бы это смолоду. Скольких ошибок можно было бы избежать!

– Воспитание – великая вещь. Сколько поколений надо взрастить, чтобы понимание таких вещей возникало в человеке во многом уже на уровне рефлексов.

– …Что мне сейчас в голову стукнуло! Я живу в двадцать первом

веке, а мой дед – дед, а не прадед! – родился в девятнадцатом. Вот это интервал! Здорово! – На губах Инны заиграла детская улыбка первооткрывателя. – Но вернусь к моим воспоминаниям. Лена, послушай, почему ты в студенческие годы не любила розыгрыши? Ведь отсутствием юмора не страдала.

– Я понимала шутки, но жалость и сочувствие к «испытуемым» во мне преобладали, когда я видела, как из них делали дураков или козлов отпущения, когда насмехались над наивностью и неопытностью юных. Конечно, так старшекурсники учили их уму-разуму, но я предпочитала другие методы. К тому же розыгрыши не всегда были безобидными, иногда на грани грубых издевательств, типа армейских. Мне было до слез неловко за ребят, заставлявших неопытных в кулинарных делах умненьких, погруженных в науку «маменькиных сыночков», два часа кряду продувать макароны перед варкой или разрезать вдоль каждое перо зеленого лука и рассматривать его на просвет, чтобы выяснить, не завелись ли в нем черви. Эти розыгрыши из числа «классических». Но кое-кто из шутников мстительно потирал руки. И я сразу предполагала, что они тоже когда-то, может, в армии или на работе, на своей шкуре прочувствовали эту самую «школу» юмора и отреагировали на нее далеко не доброжелательно.

– Я спокойно относилась к подобным фактам. Это обыкновенное, добросовестно заученное веселье студенческой молодости, когда есть объединенность и сплоченность, но нет любви. Бегство в скученное, совместное, стадное, – не согласилась с Леной Инна. – Но я была рада, что среди девчонок такого рода шутки не приветствовались.

– «Вот она – настоящая жизнь!» – воображают некоторые бывшие школьники, вырвавшись от родителей на свободу. Мне так же не нравились забулдыжные выходки пьяных студентов. Я была далека от их бесхитростных полувзрослых, неумелых радостей. В нашей теплой компании жизнь внешняя звучала в лад с внутренней. У нас были праздники души и скромных вкусовых ощущений. Там, где сходились пути друзей, весь мир на некоторое время уподоблялся родному дому.

Инна опять о детстве заговорила:

– Твоего первого детдомовского дружка вспомнила. Его мир был окрашен во все цвета радуги, а твой был тихий, нежный и печальный. Он обладал удивительной чуткостью к цвету, к радости, а ты – к людскому горю.

– Было крепкое, надежное сцепление единства противоположностей. Развела нас судьба.

– А помнишь, я случайно мячом высадила стекло в окне соседей. Не из рогатки же шмальнула. Убегаю и слышу в спину: «Опять разоряешься! Спасу от тебя нет. Настигнет тебя возмездие». Обычно в руки не давалась, а тут не открестилась, не отбрехалась, схлопотала подзатыльник от бабки, мол, за ум пора браться, лахудра чертова. А я тогда не нарочно. Только объясниться не дали. Я – кто? Так, мелкота, горох. Меня уважать не надо. Тогда я сильно переживала кризис недостатка внимания. Ни отца, ни матери рядом. Бабка вечно занята.

– Не то слово!

– Триумф и трагедия. Свобода и глупость. Сначала делала, потом думала. Кто бы мне это растолковал и в голову вложил, а не вколотил. Все только распекали. Вот я и перестала чужих взрослых слушать. Потом и мать, и бабка стали мне не указ. И это при том, что учительница неоднократно напоминала слова Пушкина о том, что «неуважение к предкам есть первый признак безнравственности». Обычно непредвзято сказанное слово быстрее доходит. Но сама я не скоро «дотопала» до сути, не скоро обнаружила унизительность своей роли в уличных «спектаклях». Приятно было думать: делаю, что хочу, иду, куда влечет. Только потом иногда бывало ой как тяжко! Не раз я пробовала ходить не теми путями…

– Не надо кукситься, от зимы есть хорошее средство – весна. – Лена попыталась

отвлечь подругу от меланхолии.

– Только не скоро зима в душе повернула на весну, – усмехнулась та. – Трудно в детском возрасте причинно-следственные связи между событиями устанавливать. А тут еще отцовские гены своеволия и упрямства проступали. О них постоянно напоминала мне мать. Мол, не прервалась чёртова отцова порода, отросла веточка и крепко укоренилась. Да и безрадостное детство во мне бунтовало. Вот и подбивала мальчишек на шалости. Но тебя не удавалось совратить. Не хотела ты вливаться в наш «коллектив». Тебе нравилось читать, анализировать задачи. Ты находила их захватывающими. Хотя при острой необходимости, если по делу, и ты могла, заступаясь за кого-то, пустить в ход кулаки. Не шла на попятную.

Обычно от мальчишек ждали мужских поступков. Им приходилось доказывать в своей среде, что имеют право «на гордое звание мужчины», на первенство. Часто это выглядело глупо. И у некоторых взрослых, обладающих набором предрассудков типа: настоящий мужик обязан пить, драться и доказывать, что не трус, мы наблюдали проявление переоценённости силы. Нет чтобы словами, умом.

Я боялась драться, но преодолевала себя, и в этом тоже видела свое мужество. Это было очень даже мое. «Раззудись плечо! Немыслимый азарт! А ты в выполнении трудной работы его находила, мол, сумею, добьюсь! Прилежно и упорно постигала, казалось бы, недостижимое, словно черпала в этом колоссальное удовольствие. И я осмеливалась предполагать, что тебе на самом деле нравится вкалывать. Ты была вечно по горло занята работой, а я не знала, куда себя деть. Мной руководил страх быть изгоем в нашей хулиганской компании, а ты пыталась чем-то красивым или умным приковать к себе внимание. Старалась быть не похожей на других, но иначе, чем я.

– Выдумываешь. Не старалась, само так получалось. Мне в этом плане было намного легче, чем тебе. В шесть лет я уже четко ощущала, где права, где нет, чувствовала, кто передо мной: хороший человек или плохой. Конечно, каких-то тонкостей не понимала… Видно, детдом хорошо «просвещал» и заставлял думать. Там же произошло мое первое столкновение с неизбежностью. Я рано поняла, что недостижимое существует, и это сослужило мне хорошую службу, когда я стала взрослой.

– Большинство детей каким-то чутьем, не отдавая себе отчета в причинах, угадывают что правильно, а что нет. Только не я. Может, и правда гены виноваты? Дурная слава опережала меня. Мать редко наезжала из города, но все жалобы от соседей успевала выслушивать. То не поздоровалась с кем-то, то грубо ответила, то подралась. Но ведь всегда за дело! Та тетка не заслуживала, чтобы я ей здоровья желала. Я ее пламенно ненавидела. Эта зараза вызывала во мне благородную ярость! Я из принципа ее не замечала. Так иногда хотелось с детским, телячьим восторгом швырнуть ей вдогонку роскошный, ядреный «развесистый» матерок и при этом испытать шикарный прилив гордости! И тем хотя бы на время отодвинуть свои внутренние проблемы. Но, положа руку на сердце, сознаюсь: не трогала я ее. Боялась, что бабке чем-нибудь навредит.

– Не распинай на кресте ни себя, ни других. Когда мы ненавидим кого-то, мы ненавидим в его образе и то, что сидит в нас самих.

– То, чего нет в нас, – не трогает.

– Ты же сама замечала, что мы постоянно, подчас неосознанно, сверяем нашу внешнюю жизнь со своим внутренним «я».

– Ты хочешь сказать, что в тебе нет ненависти к Андрею, потому что в тебе вообще ее нет? Если бы все ненавидели зло, поселившееся в их сердце! Некоторые им гордятся до старости.

– Не от большого ума.

– Я в детстве любила сказать, точно кипятком окатить. Часто уснащала речь отборной бранью и не раскаивалась. Матом легко было наладить не только мальчишек, но и некоторых вредных взрослых. Раз-два – и дело на мази. Я в дамках. Отстали! Переходила все мыслимые и немыслимые пределы. И никто мне не начальник. Меня будто бес подстегивал. С удовольствием дерзила взрослым. Чувствовала себя в тот момент независимой, сильной, уверенной. А что потом? А-а… трава не расти! И оправдывала свои выступления тем, что я тоже человек и имею право голоса.

Поделиться с друзьями: