Реши это

– Ладно, – тихо сказал я, когда мы остановились перед тремя парнями, сидящими на трех разных сиденьях. Я, конечно же, погуглил про группу Ника и знал, на кого смотрю, и мне было интересно посмотреть, какой прием мне окажут.

– Лок, вот эти ребята, – сказал Ник, наклонив голову к трем мужчинам, а затем представил их, указывая на каждого. – Это Мёрс Скотт, он на басу; Сайлас Алден, гитара; и Флинт Берроуз, барабаны. Ребята, это мой партнер, Локрин Барнс.

Сайлас встал, и я не уверен, что увидел на его лице, но его руки были сцеплены в кулаки, а ноги расставлены в стороны, когда он перевел дыхание, а затем повернулся направо и махнул рукой в сторону задних рядов. Женщина встала и нерешительно подошла к нему, делая маленькие шажки, покусывая нижнюю губу и нахмуривая брови.

– Поскольку вчера вечером ты сказал нам, что Лок поедет с нами, – начал Сайлас, искоса поглядывая на Ника, – я решил, что ничего страшного не случится, если я приглашу Мейру.

Молчание.

В этот момент я понял, что в прошлом, вероятно, было достаточно много обсуждений, напряженности или даже раздоров, связанных с тем, кто мог, а кто не мог путешествовать с группой. Судя по тому, как все смотрели на Ника, я догадался, что любое правило было введено именно им.

Он глубоко вздохнул, отпустил мою руку и сделал шаг вперед.

– Извини за то, что вел себя по-дурацки, Си, – сказал он, а затем оглядел всех троих мужчин. – Я думал, что мы не сможем быть самими собой, если рядом будут другие люди, которые напоминают нам о том, кем мы являемся дома.

Тишина продолжалась, и я знал, что в автобусе было гораздо больше людей, но никто не произносил ни слова и даже не издавал ни звука.

– Как будто возможность заниматься музыкой, веселиться или быть по-настоящему вместе была бы поставлена под угрозу из-за присутствия других людей.

Несмотря на то, что они играли с Ником, по сути, они были его группой, и он устанавливал правила. Я знал, что он платил им кругленькую сумму, они получали гонорары от продаж альбомов и еще раз от гастролей, но, по сути, они были обязаны ему жизнью. Так что они сделали то, что он просил, и спорили ли они с ним, или это переросло в нечто большее, я не знал. Ясно только, что он получил то, что хотел, и теперь должен был съесть несколько ворон.

– Я думаю, – сказал он, вздохнув, – что причина моей растерянности в том, что у меня не было дома с тех пор, как умерла моя мать.

– Ох, – простонала Мейра, и в тот момент, когда она издала звук сочувствия, а ее сердце обратилось к Нику, Сайлас сдулся. Его плечи опустились, руки раскрылись, и он выдохнул, словно избавляясь от чего-то глубоко запрятанного.

– До сих пор я не понимал, что люди, которые являются твоим домом, на самом деле пробуждают в тебе все самое лучшее, так почему же ты не хочешь, чтобы они были с тобой, чтобы весь мир видел тебя таким, каким видят они?

Сайлас потер глаза и переносицу, когда Мейра бросилась вперед, ее глаза быстро наполнились радостью, и она потянулась к Нику.

Он заулыбался, раскрыв объятия, но обнимать ее стал осторожно, поскольку пурпурно-волосая, зеленоглазая и веснушчатая красавица была явно очень беременна.

Мёрс, который, как я думал, произносится как «мерси», но на самом деле это «мёрс», то есть медсестра на букву «М» ^[21], улыбался Нику, наблюдая за тем, как он растирает круги на спине Мейры.

– Черт возьми, Ник, – сказал он на длинном выдохе, поднимаясь со своего места. – Смотри, кто у нас вырос.

Когда они все обнялись, напряжение словно улетучилось из автобуса.

****

– Ник, – тихо позвал я, дочитав в телефоне краткое изложение, которое ему прислала Мэвис Баррингтон, адвокат Ника. Я повернулся, чтобы проверить, как он ко всему этому относится, ведь он читал его вместе со мной.

Он спал.

– Хей, – тихо сказал я, осторожно тронув его за плечо, на котором он отключился. – Ты дочитал?

– Что дочитал? – спросил он, зевая и потягиваясь, прежде чем снова устроиться поудобнее, на этот раз прижавшись лицом к моей шее.

– Ты должен был - это информация, которую прислала Мэвис, об изменениях в деле твоего отца, – напомнил я ему.

– О да, я знаю. Она рассказала мне по телефону. Ему не предъявляют обвинения в угрозе жизни ребенка или пренебрежении нуждами иждивенцев, потому что истек срок давности, а вместо этого прокурор обвиняет его в преступлении на почве ненависти ко мне.

– Верно.

– Обвинения в мошенничестве и жестоком обращении с животными не изменились, но Уокера обвиняют в хранении детской порнографии и вымогательстве, так что он отправится в тюрьму надолго.

Я ждал.

Его глаза начали тяжелеть и опускаться.

– Ник!

Он вздрогнул.

– Да. Что. Я слушаю.

– Милый, твой отец... ты в порядке?

– Боже, – ответил он с долгим вздохом. – Пожалуйста, зови меня милым всегда.

Я не собирался быть с ним всегда.

– Ник, мне нужно знать, что с тобой все в порядке и...

– О да, не волнуйся, – мягко сказал он, целуя меня в шею. – Вместе с новыми обвинениями Мэвис позаботилась о том, чтобы они внесли в договор положение о том, что никто из членов семьи или даже случайных знакомых моего отца не может получить контроль над конефермой. Он не может быть молчаливым партнером; он не может иметь никакого отношения к ферме или животным. Точка. Я имею в виду, можно ли ему завести золотых рыбок? Не знаю, но...

– Будь серьезным, – проворчал я.

– Слушай, когда он выйдет из тюрьмы, когда бы это ни было, ему пожизненно запрещено причинять вред любым другим животным, и ты это читал, но в двух словах Мэвис сказала мне, что для удовлетворения требований кредиторов потребуется весь его бизнес, а также личные активы. Когда он выйдет на свободу, у него ничего не останется. Ему придется начинать все с нуля.

– Ник, – прошептал я, мне было так больно за него. – Что ты думаешь о...

– О, детка, я в порядке, – успокаивал он меня, взяв мою руку и поглаживая большим пальцем костяшки пальцев. – Я хотел, чтобы он не занимался лошадьми, и я этого добился. Я хотел либо сам купить лошадей, либо убедиться, что они достались надежным заводчикам. Этого я тоже добился.

Я кивнул.

– Уокер Эванс больше никогда не сможет причинить мне вред, а также мужчинам, которых он заснял вместе со мной. Он отправится в тюрьму, он признал свою вину, и это все.

– Мне жаль, что ребенок был слишком взрослым для них, чтобы...

– Его обвиняют в преступлении на почве ненависти, что и было сделано, – заверил он меня. – Для мальчика, которым я был, это несправедливо, но для человека, которым я стал, это справедливость.

Он так сильно изменился, и я очень гордился им.