Ретроградная Венера

– Не знаю, – сомневаюсь я. – Может, мне на роду написано быть одной. Так гораздо проще.

– И гораздо тоскливее, – добавляет тетя.

Счастлива ли Рози, живя на краю острова в пустом доме наедине со своими кристаллами и воспоминаниями?

– Ладно, мне пора на боковую, – зевая, говорит она. – Я тебе постелила чистое белье, а в ванной повесила свежие полотенца.

– Спасибо за… все. – Я крепко обнимаю Рози.

– Спокойной ночи, детка, – дрогнувшим голосом говорит она, обнимая ладонями мое лицо и глядя на меня влажными от слез глазами. – Увидимся утром.

Я долго сижу в тишине, впитывая уютную атмосферу дома, и смотрю, как тлеющие в камине угли щелкают и вспыхивают то красным, то оранжевым. Затем мой взгляд скользит к двери маминой спальни в дальнем конце гостиной, и на меня одно за другим сыпятся воспоминания.

Мне уже не тридцать пять, а будто снова десять, и волосы заплетены в африканские косички. Глотая слезы, прохожу через гостиную и берусь за ручку двери. Пальцы обдает холодом. Внутри голая кровать с аккуратно наброшенным на матрас покрывалом. Единственное, что осталось от мамы, – тюбики с засохшими красками в картонной коробке на полу да пара мольбертов у дальней стены. На одном пейзаж, а на другом незаконченный натюрморт – глиняный кувшин и две румяные груши. Я подхожу ближе не в силах оторвать глаз от холста: композиция вроде бы простая, но в ней чувствуется глубина. В голове звучит мамин голос: «Порой самые прекрасные в жизни вещи у нас перед глазами. Просто надо научиться их видеть».

Со вздохом открываю верхний ящик комода и вынимаю побитый молью шерстяной свитер. Подношу к лицу и вдыхаю, хотя мамин запах уже давно выветрился. Придавленная тяжестью момента – да и последних двадцати четырех часов, – поворачиваюсь к прикроватному столику. Там лампа и фотография в рамочке. Беру фотографию и сдуваю с рамочки пыль. На снимке мне годика три-четыре. Я сижу на коленях у мамы и гляжу на нее широко распахнутыми глазами. В руках у меня плюшевый зайчик – моя любимая игрушка, которую я, к большому несчастью, забыла в одной из квартир. Когда я сообразила, что зайчика нет, возвращаться было слишком поздно. Снежок. Его звали Снежок.

Впервые в жизни понимаю, как мастерски я спрятала свое прошлое, запихнула самые болезненные эпизоды в дальние углы сознания, закрыла на замок и выбросила ключ. А теперь дверь в этот подвал открыта – настежь, – и снова хлынули воспоминания, одно другого ярче.

Я вижу, но не желаю осознавать, что не выношу неизведанное, воспринимаю все новое в штыки. Меня коробит, когда что-то идет не по плану. Может, потому, что у мамы никогда не было плана.

Закрываю за собой дверь, будто пытаясь снова запереть там прошлое, и с тяжелым вздохом бреду на кухню. Достаю из холодильника бутылку пино гриджио и в поисках штопора роюсь в ящике под столешницей. Неожиданно замечаю там старый латунный ключ с биркой, на которой написано: «Гостевой домик».

Маленький коттедж в дальнем конце участка давно заперт на замок. Особенно после того, как я тайно пробралась туда с Майком, своим парнем из школы, и там состоялся мой первый официальный поцелуй (без брекетов). Естественно, нас застукала Рози, и с тех пор приближаться к гостевому домику мне было запрещено. А потом я стала старше и почти забыла о существовании коттеджа.

Сгорая от любопытства, сую ключ в карман, откупориваю вино и наливаю себе полный бокал. На крючке за дверью, ведущей из кухни в сад, нахожу куртку. Над горизонтом низко висит полная луна. Пробиваясь между бегущими облаками, она, словно мощный софит, освещает залив и дальний конец участка, где на краю утеса притулился гостевой домик.

В ветках елей свистит ветер, играет китайским колокольчиком на заднем крыльце тетиного дома, а я шагаю по лужайке, съежившись под дождем. Иду по гравийной дорожке к двери коттеджа и, прежде чем вставить ключ в замок, заглядываю в темное окно. Дверные петли скрипят, будто выпуская скопившееся за десятки лет напряжение. Смахиваю паутину и захожу внутрь. Свет луны, хоть и неяркий, позволяет разглядеть интерьер: письменный стол, опрятно застеленная односпальная кровать, на стене картина с разбивающимися о берег волнами.

* * *

Так непривычно вновь оказаться в запретном месте! И все же почему-то уютно. Ставлю бокал с вином на стол, достаю из кармана розовый кварц и, сдув с прикроватной тумбочки внушительный слой пыли, помещаю в ряд со сверкающими кристаллами и найденными на берегу сокровищами из тетиной коллекции. Я вдруг чувствую жуткую усталость и опускаюсь на старую кровать с жестким пружинным матрасом. Снаружи завывает ветер, а я кладу голову на подушку. Знаю, нужно идти обратно, но перспектива тащиться по лужайке кажется столь же невообразимой, как путешествие через всю Сахару без верблюда или без воды. Укрываюсь старым лоскутным одеялом. Что страшного, если я здесь отдохну, совсем чуть-чуть? Веки тяжелеют, я поворачиваюсь на бок и с зевком натягиваю одеяло на свое уставшее тело. Как убаюкивающе стучит по крыше дождь…

Часть вторая

Глава 4

В окно бьет яркий свет – слишком яркий. Я со стоном зарываюсь лицом в подушку. Вчерашний вечер как в тумане, я долго не могу понять, где мои вещи. Но как только нахожу их, на меня обрушиваются воспоминания: Бейнбридж-Айленд, вино, гостевой домик. Гостевой домик. Я рывком сажусь в кровати и протираю заспанные глаза. Который час? Сколько я спала? Рози, наверное, уже готовит завтрак!

Оглядевшись вокруг, я застываю. Окна в старинных рамах, тончайшие льняные шторы, под потолком хрустальная люстра. На мне… черный шелковый пеньюар. И больше ничего. Тихо охнув, я натягиваю одеяло повыше. Это не гостевой домик и не Бейнбридж-Айленд!

Куда, черт возьми, я попала?

– Привет, mon amour [5] ! – произносит голый по пояс мужчина, стоя на пороге спальни с серебряным подносом в руках.

Я пронзительно визжу.

5

Mon amour (фр.) – любовь моя.

– Что случилось? – Он подходит к кровати и ставит возле меня поднос с круассанами и яичницей-болтуньей. – Тебе снился кошмар?

Я быстро озираюсь и наконец замечаю на прикроватной тумбочке огромную свечу в тяжелой стеклянной вазе. Ага, этим можно отбиваться. Немного сдвигаюсь вправо, чтобы дотянуться до подсвечника. Стукну мужчину по голове и, пока он будет приходить в себя, успею сбежать отсюда.

– Что привиделось на этот раз? – спрашивает он, наклоняясь ближе. Сердце у меня стучит как бешеное. А мужчина продолжает: – Крушение самолета или что-то другое? Когда ты пытаешься закричать, но не можешь выдавить ни звука?

Голос с сильным французским акцентом и определенно знакомый, хотя я ума не приложу, кто это и как я здесь оказалась. Я однозначно стала жертвой похитителей и, скорее всего, была одурманена наркотиками. Конечно, Рози меня уже ищет и наверняка позвонила в полицию. Трясущейся рукой я тянусь к тяжеленному подсвечнику. Адреналин у меня в крови просто зашкаливает. Я будто в фильме ужасов, только этот ужас реален. Если он приблизится еще немного, я…

– А я знаю, что тебя порадует! – С озорной ухмылкой мужчина опирается локтем на кровать и кладет подбородок на ладонь. – Что всегда тебя радует!