Резервная копия воспоминаний

Не могу сказать, что мать меня не любила. Конечно, любила, оттого и переживала так чувствительно все мои злоключения. И я очень её любил. В конце 90-ых годов, после эпидемии гриппа мать сильно заболела и полгода не вставала с постели. Я ходил сам не свой. Сложно представить, как я радовался, когда она, наконец, выздоровела.

Ближе к середине 2000-ых годов в нашей квартире появился Интернет. Примерно в это же время мать начали преследовать.

С первым врагом она повстречалась на каком-то протестном митинге. К ней подошёл мужчина, представившийся русским патриотом, отсидевшим несколько лет в латвийской тюрьме. Он подарил матери книгу со своими воспоминаниями. Позже, тщательно сопоставив все факты, мать поняла, что он работал в ФСБ. Его книга была заполнена угрозами в её адрес. Если она не оставит свою политическую деятельность, её убьют.

Когда к нам провели Интернет, агенты ФСБ стали преследовать мать в виртуальном пространстве. От форума к форуму, от статьи к статье они оставляли ей замаскированные намёки. То в комментариях, то в приватной переписке, то на чьей-то «аватаре» или в якобы случайном рекламном баннере нет-нет да и проскочит очередное послание: «мы тут, и ты от нас никуда не денешься».

Смерть бабушки не была случайной. Мать долго её расследовала.

В ту пору на весь мир прогремело убийство в Англии бывшего сотрудника ФСБ Литвиненко. Его отравили полонием-210. Тщательно всё обдумав, мать поняла, что бабушку тоже отравили, возможно, не полонием, но каким-то похожим веществом из группы тяжёлых металлов. Тяжёлые металлы, – объясняла она мне каждый день, – имеют свойство медленно накапливаться в организме, постепенно снижая иммунитет, и в итоге приводят к смерти как будто бы от естественной причины. Например, от простуды. Или от рака. На такую смерть никто не обратит внимания и не сочтёт убийством.

Когда погиб Дима (а произошло это в тот же день, что и смерть бабушки, только с разницей в один год), мать поняла, что её не перестали преследовать. Диму убили, чтобы дать ей понять, что ожидает её и меня, если она не прекратит заниматься политикой. Она прекратила. Но агенты ФСБ не отставали. Они продолжали писать ей угрозы в Интернете, в подъезде; они заходили в наше отсутствие в квартиру и подмешивали тяжёлые металлы в продукты в холодильнике; они установили секретное лучевое оружие во дворе, вызывая у матери головные боли. И, конечно, они следили за каждым нашим шагом, дабы найти лазейку для убийства, которое непосвящённому человеку убийством не покажется.

***

Полгода, прошедшие с момента трагической гибели Димы, я помню как одну сплошную ночь. Я просыпался в четыре дня, когда в наших широтах уже темнело, и шёл в институт. Когда я доезжал до него, на улице устанавливалась тьма. Частенько тьма заполняла и сам МИРЭА: денег на освещение не хватало, и в коридорах выключали лампы. Главный коридор института, длиною почти в километр, освещали лишь экраны сотовых телефонов, да звёзды и планеты из морозного неба за окном. А в районе 10-ти или 11-ти вечера я возвращался домой. Я специально шёл по тому маршруту, по которому ходил Дима, и держал в руках «смартфон», надеясь, что меня убьют. Однако преступник на место преступления возвращаться не спешил.

Ни с кем я в институте толком не подружился, да особенно и не стремился к этому. А к Новому году окончательно плюнул на учёбу.

Невзирая на все жизненные неурядицы, я дописал свой первый роман – «Странники» (3-я редакция, ~200 листов А4). Дерьмо получилось редкостное, и ни в одном издательстве не лишились ума настолько, чтобы это напечатать. Поэтому я опубликовал свой опус на одном известном сайте, где было зарегистрировано рекордное количество графоманов. Нетрудно догадаться, о каком Интернет-ресурсе я веду речь.

В 2006-ом году социальная сеть «Вконтакте» уже существовала, но о ней мало кто знал. Это был последний год безраздельного властвования Интернет-форумов и тематических сайтов. На графоманском ресурсе я проводил всё свободное время. Интернет-зависимость развилась молниеносно. Сначала я заходил на сайт, чтобы проверить, не написал ли кто мне отзыв, и на сколько изменилось число моих читателей. Начал просматривать страницы тех, кто мои произведения читает. Читал отзывы о них. Пробовал знакомиться с их «произведениями». Получалось далеко не всегда, но я был молод, полон сил, непонятных надежд, и часто проглатывал неудобоваримое чтиво до последнего абзаца. Прочитал я этой мути немеряно и вскоре понял, что именно являет собой графоман.

Этих графоманов было 99,9%. На оставшуюся часть проходились авторы, обладавшие талантом, но не развившие его должным образом. И лишь трёх по-настоящему талантливых и перспективных писателей нашёл я на том сайте за полгода непрерывных поисков. Их звали Зоран Питич, Патрик и Владимир Куземко. Зоран Питич и Куземко представлялись мне людьми, видавшими жизнь, уже в возрасте, обретшими мудрость и сформировавшими свой собственный подход к жизни. С Патриком всё было сложнее. Ему явственно было не намного больше лет, чем мне. Несмотря на данный факт, в нём чувствовался незаурядный талант, если не сказать больше: гениальность.

«Школа – это форменный ад, созданный Богом по заказу Министерства Образования. Десять кругов, и в какой ты попадешь, зависит исключительно от уровня твоего интеллекта. Грешники вроде Игната, обитающие в последнем круге, интеллекта не имели вовсе – его высосали черти из предыдущих кругов. Все, что оставалось от некогда способного ума, бесцельно пылилось на полках в кабинете завуча, и никакой решительно пользы не приносило».

Понятно, что пробежавшись взглядом по этому абзацу, я уже не мог не прочитать всё остальное.

Семнадцать лет это такой чудесный возраст, когда из жизни уходят последние остатки детской магии и становится можно то, что раньше категорически запрещалось. Например, делить на ноль. Или извлекать квадратный корень из отрицательного числа. Или посылать к чёрту взрослых и всё, что они тебе говорили.

Прочитав Патрика, я почувствовал, что меня обманули. Не сегодня и не вчера. Меня обманывали всю жизнь. Обманывали до такой степени, что в моей голове образовался автономный обманщик, продолжавший исторгать ложь даже тогда, когда никто вовне не продуцировал её.

Много лет спустя я участвовал в археологической экспедиции. Мы раскапывали жилище людей периода мезолита – это было 13 тысяч лет назад. Спустившись впервые в раскоп, я не увидел на его дне ничего из того, что ожидал. Ни тебе каменных топоров, ни черепов людей и животных, ни углей доисторического очага. А когда мне объяснили, что именно нам предстоит искать, я понял, что, попадись мне эти предметы, например, во время вскапывания грядок в огороде, я бы, хоть убей, не связал их с деятельностью человека. Разве вот эти плоские камешки могут быть отходами производства копий и остроконечников? Вот этот кусок мутного стекла может быть обсидиановым скребком? А вот эта рассыпающаяся от малейшего прикосновения палка – ну неужели это ребро оленя, поджаренного на костре в сто десятом веке до нашей эры?!

И как лежат и разлагаются под многометровым слоем земли артефакты древних эпох, так пропадали в моём мозгу правильные мысли. Зачатки понимания и философского обобщения. Они после школы образовывались у многих, но никто их толком не мог понять и озвучить. Эти уродливые зародыши мыслей заставляли молодых ребят пьянствовать, надевать нелепые шмотки, вливаться во всевозможные субкультуры, и иногда даже губить свою жизнь, вставая на путь медленного саморазрушения или быстрого самоубийства. Требовался археолог, и не с лопатой, а с мягкой кисточкой, который бы извлёк мысль из-под груды дерьма, со всех сторон её осмотрел, почистил, детально описал, положил в коробочку под стёклышко. Таким археологом и был Патрик. Он, правда, рассматривал нарождающиеся мысли только с одной точки зрения – но как искусно он это делал!