Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Юля молча держала его на мушке. Крепыш стоял на месте, подняв руки ладонями к Юле. Его губы беззвучно шевелились, а на лице был ужас. Генку поразила магическая сила оружия. Оказывается, под дулом пистолета человек меняется удивительным образом. Это было откровение. Во всей этой картине — тринадцатилетняя хрупкая Юля с оружием в руке — было нечто пугающее и фантастическое.

А Юля, похоже, могла выстрелить. Надо было уходить.

— Смываемся, — повторил он уже спокойно.

Из ресторана высыпало на крыльцо несколько человек.

Юля оглянулась на Гену, и все еще держа дядьку в плаще на прицеле, начала пятиться. Сначала они отступали медленно. Юля была готова выстрелить в любой момент, хотя никто не собирался нападать. Потом они побежали, свернули за угол и, нырнув в черную подворотню, долго бешено неслись вдоль забора, судорожно глотая разбавленный дождем ветер.

Когда стало ясно, что никто их не найдет и не догонит, они остановились, чтобы отдышаться. Юля, оказывается, неплохо бегала, хотя и намного хуже Генки, а вот дыхание восстанавливала плохо, — много курила.

— Откуда у тебя пистолет? — спросил Гена.

Юля стояла, наклонившись и уперев ладони в колени, словно пытаясь разглядеть дно черной лужи.

— Долгая история, — сказала она, наконец.

— Можно посмотреть?

Она протянула ему оружие рукояткой вперед. Гену так и подмывало спросить: «Настоящий?»

— А он не выстрелит?

Пистолет приятно холодил ладонь; у него была коричневая рукоятка в мелкую сеточку и эмблемка, звездочка в кольце.

— Если не снимешь с предохранителя и не нажмешь на курок, то нет.

Гена крепко сжал рукоятку и положил указательный палец на курок. Он вдруг почувствовал себя сильнее. Он был не просто сильным, — он был сильнее всех, таким как когда-то, таким, каким должен был быть всегда. Каждый день его рука держала массу всяких предметов: книги, ручку, ложку, пульт от телека, вплоть до собственного члена — но лишь сейчас стало ясно, что она должна держать, для чего она предназначена. Оружие — это органическое продолжение человека, часть его тела, по ошибке не созданная природой. А ведь это круче чем железный сапог, думал Гена, вспоминая свой сон. Ведь если зайти с этим в класс, то крутой Мамай намочит свои модные джинсы.

— Наигрался? — спросила Юля устало.

Гена вдруг вскинул руку и приставил дуло к Юлиному лбу. Он держал руку полусогнутой, как гарлемские негры в боевиках, и от этого пистолет нависал над Юлей.

— Ты кого чмом назвала? — спросил Гена агрессивно. — Меня, да?

— Тебя, — ответила Юля без тени беспокойства. — Если хочешь меня убить сними с предохранителя.

— Как? — спросил Гена растерянно.

— Там рычажок над рукояткой. Вниз клацни.

— Ага… — Гена, кажется, разобрался. — А на предохранитель, значит, вверх… И все равно, ты была не права — сказал Гена обиженно. — Я за тебя волновался.

— Извини, — сказала Юля равнодушно. Было видно, что на самом деле, она ни о чем не жалеет.

Гена протянул пистолет Юле, но она вдруг сказала:

— Забирай себе.

— Что? — удивился Генка.

— Себе забирай. Дарю. У меня еще есть.

— Откуда???

— Я же говорю, долгая история. У меня еще не то есть. Только ты лучше никому не рассказывай.

— Это понятно. Что я совсем уже…

Дождь накрапывал все тише, основная буря миновала. Появились прохожие, — они повылезали из-под навесов, где прятались от ливня и теперь спешили по домам.

Гена с Юлей пошли куда-то вдоль незнакомой улицы. Гена предусмотрительно держал оружие под курткой через карман.

— А что это за пистолет? — спросил Гена.

— Макарова, — отозвалась Юля. — Девять миллиметров. Восемь патронов.

— Ты, наверно, хорошо в этом разбираешься?

— Неплохо.

Гена подумал немного, оглянулся и снова протянул пистолет Юле.

— Я же говорю, бери себе, — сказала она.

Гена покачал головой.

— Нет. Не могу. Что я с ним делать буду? И вообще хранение оружия — это статья. Лучше выбрось его от греха подальше.

Юля презрительно хмыкнула и спрятала оружие в рюкзак. Дальше они шли молча.

Возле Центрального рынка они, скупо попрощавшись, разошлись. Юля пошла в свою сторону и у Гены не было ни малейшего желания ее проводить. Только злость, похмелье, растерянность и желание поскорее оказаться дома и заснуть. И не просыпаться как можно дольше.

Центральный рынок ночью — дикое и пугающее зрелище. Днем здесь толпились люди, кричали, суетились, зазывали; носоглотку забивали запахи шашлыка, сомнительных беляшей, алкоголя; висели туманами выхлопные газы, мелькали опасные черные лица с золотыми зубами, слышалась армянская речь и полупьяное мужичье в замызганных робах наезжало груженными телегами на пятки прохожим. Мужичье орало: «Ноги!», но часто поздно. Так было днем. Ночью же — абсолютная пустота, бумажки, мусор, голые деревянные прилавки, гниющие перевернутые ящики с вырванными досками, вороны, дерущиеся за мясные отбросы и ободранные бродячие псы, целые стаи…

Гена прошмыгнул Центральный рынок и оказался перед Парком культуры и отдыха. Он никогда не ходил здесь ночью и, хотя людей видно не было, Гена свернул и обошел парк стороной. По ночам здесь убивали. А утром дворники топтались по засохшим пятнам крови, сметали окурки, бутылки, шприцы и презервативы, и натыкались на свежий труп.

Когда Гена подошел к дому был уже час. Дождик все так же мелко и противно накрапывал. Вверху гремело.

Зажмурившись от ветра, он проскакал по грязи в подворотню, которая вела во двор его дома. В подворотне, поскрипывая, висела лампочка над подъездом, и тускло освещала коричневую грязь.

— Братан, закурить не будет?

Гена вздрогнул и остановился. От стены бесшумно отделились двое, и, вроде бы не суетясь, молниеносно обступили Гену.

Незаметно для себя он оказался припертым к стене. Наверное, от страха у него отключилось восприятие, потому что потом он не сможет вспомнить, ни как выглядели эти двое, ни во что были одеты.

— Не курю, — пролепетал Гена одними губами.

— Че, спортсмен? Тренируешься, да?

— Нннет… Я курю, просто сигареты закончились…

— А шо ж ты, гнида, пиздишь, шо не куришь?

И Гену резко и больно ударили по лицу. Потом кто-то схватил его за шею и дважды ударил чем-то в живот, вероятно коленом. Гена уже мало что соображал, только видел лезвие ножа, которое настойчиво крутили у него перед глазами, и слышал обильный мат вперемешку с угрозами и требованиями.

Гена отдал им все, что они потребовали: куртку, свитер, джинсы и кроссовки. Денег у него не было. На прощанье его пару раз ударили ногой по туловищу, и навсегда скрылись за поворотом.