Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

— Чья? — спросила она.

— Моя, — тут же отозвался Горик.

— Делай! Будем по часовой.

Юля сняла наперсток. Горик присосался к горлышку и мощным вдохом втянул в себя дым, опустив верхушку настолько, что даже заглотнул воды.

Гена наблюдал все эти манипуляции впервые и смотрел с большим интересом. Горик долго не выдыхал. Наконец выдохнул.

— Ну как? — спросила Юля.

— Заебись! — крикнул Горик, широко и счастливо улыбаясь. — Яд!

Юля тоже улыбнулась и засыпала новый наперсток. Горик истерически хохотал. Он вдруг издал неописуемый звук губами и щелкнул Генку по носу указательным пальцем.

— Эй, ты что? — Гена отстранился и спросил у Юли. — Что с ним? Это колеса?

Юля глубоко вдохнула из горлышка, прикрыла его рукой, выдохнула и вдохнула остаток дыма.

Трава пришла сразу же. Это было как удар в голову большой мягкой плюшевой игрушкой. Мир моментально стал нечетким, необязательным, незафиксированным. Перед глазами поплыли желтые круги. Юля поняла что улыбается, не может перестать улыбаться, не помнит когда начала.

Нужно было присесть на табуретку. Было неудобно, что-то мешало. Она вытащила обойму из заднего кармана и положила на стол. Гена тут же прихватил обойму и вставил ее в пистолет. Юлю перло, она не обратила на это внимания.

Горик смеялся, блеял, плевался, подхрюкивал. Человека он напоминал все меньше.

— Че ты прешься? — спросила Юля у Горика, хотя ее саму перло.

— Начальная школа! — закричал Горик и продолжил угорать.

И Юля поняла как это все нелепо и невероятно смешно. Начальная школа. Она заржала.

Они смеялись с Гориком как дети — искренне, наивно, ни о чем не думая, ничего не стыдясь. Про Гену забыли.

— А есть еще старшие классы! — даже не проговорила, а как-то прохрюкала Юля.

Новый взрыв хохота прервал Генка. Он минуты три пытался до них докричаться.

— Ты мне засыпешь?!

Юля зачем-то по-родительски погрозила Генке указательным пальцем и тут же максимально сосредоточилась на засыпании плана для Гены. Дело шло медленно.

Горик встал и начал танцевать, педерастически двигая бедрами, то и дело цепляя толстой задницей старенький холодильник «Минск». Горик напевал себе под нос что-то непонятное.

— Видел как мы делали? — инструктировала Юля Гену. — Делай так же. Дым держи в себе долго.

Генка мощно вдохнул белый дым из пластика и зажмурился. Потом выдохнул и закашлялся.

— Не покашляешь — не попрет, — прокомментировала Юля. — Ну как?

— Непонятно, — ответил Гена серьезно. — Не прет.

— Давай еще! Тут есть.

Гена вдохнул еще раз. Держал дым долго. Когда он выдохнул, глазки под очками осоловели.

— Не прет, — сказал Гена плаксиво.

— Да что ты говоришь, — усомнилась Юля, — у тебя глаза как у Боба Марли.

Горик продолжал свой неистовый танец, время от времени угрожая перевернуть холодильник.

— Что ты делаешь? — раздраженно спросила Юля у Горика.

— Я танцую вальс, — отозвался он, не прекращая обезьяньих телодвижений.

— Вальс танцуют вдвоем, — хмуро заметил Гена.

— Я всегда танцую вальс в одиночку.

И он снова заржал.

Сделали по второй. Гена как хамелеон поменял цвет лица на зеленоватый и смотрел на Горика сквозь мутные стекла очков злыми красными глазами. Горик перестал танцевать, сел на табуретку, начал пристально рассматривать темное пятно на столе. Юля держала кусок газеты с травой и размышляла, что сейчас лучше — догнаться сигаретой или выкурить по третьей.

— Зачем ты это сделал? — произнес вдруг Гена.

Юля подняла глаза. Гена играл с Макаровым — вертел его, вынимал и снова вставлял обойму.

— Что сделал? — спросил Горик.

— Ударил меня. После первой. Щелкнул по носу. Зачем ты это сделал?

— Просто так.

— Просто так даже мухи не ебутся, — сказал Гена удивительно наглым тоном. — Ты сделал это зачем-то. Ты хотел меня обидеть. Показать, что ты круче.

В его голосе звучала такая угроза, что Юля насторожилась. Это было совсем не похоже на Гену Кашина.

— Гена, бросай этот цирк. Он же пошутил, — сказала Юля осторожно.

— Я никому не позволяю над собой шутить, — произнес Гена пафосно.

Горик прыснул со смеха:

— И Мамаю не позволяешь, да?

Гена взбесился. Таким Юля видела его впервые. Лицо побелело, руки затряслись, обойма защелкала чаще. Это был какой-то незнакомый Гена Кашин. Жалко скулящая дворняга вдруг показала волчью пасть. Юле стало страшно. И интересно.

— Ты мне будешь говорить про Мамая?! — закричал Генка так, что Юле на лоб попала капелька его слюны. — Ты, сука, сиська сраная, кто ты такой? Это не ты случайно недавно у Кузи отсасывал?

Горик взбесился не меньше.

— Ты знаешь, как все было, да?! Ты рядом стоял? Я всегда защищался и меня били так, что тебе и не снилось, а ты на кого-то из них хоть раз голос поднял?! Что-то ты сегодня сильно смелый стал, а раньше?! «Какашка, сюда!», «Какашка, к ноге!», «Какашка, получи посрачь!»

— Что ты сказал, сука? А ну повтори!

— А что я сказал? То, что все знают! Что тебя чмырят, а ты только плачешь!

— Эй, мальчики, — вмешалась Юля. — Хватит, успокойтесь!

Она понимала — стоит забрать у Генки пушку и большая часть его мужества испариться. Но она тянула. Хотелось посмотреть, что будет дальше. А еще она поймала себя на том, что начинает опасаться Генку. Она была не так уж уверена, что сможет забрать у него пушку, и было страшно убедиться, что не сможет.

— Я тебя сейчас убью, — сказал Гена спокойно.

Он наставил на Горика пистолет.

— Попробуй, Какашка. Только смотри не обосрись.

Гена надавил на курок, но курок не поддавался. Юля приросла к табуретке.

— С предохранителя сними, кретин, — сказал Горик насмешливо.

Идиот, успела подумать Юля. У Генки так чудовищно тряслись руки, что он чуть не выронил пистолет. Он суетливо искал предохранитель, делал кучу лишних движений, нащупывал его обеими руками, давил, но не в ту сторону. Все это происходило под прямым, немигающим, в упор, взглядом Горика. Гена терялся и бесился, наконец, снял с предохранителя, направил Макарова в улыбающееся лицо Горика и надавил на курок.

Между ними был стол. С такого расстояния не попасть — невозможно. Бахнул выстрел. Юле заглушило уши, она вскрикнула и зажмурилась.

Гена не попал. У него так тряслись руки, что пуля пролетела у Горика над головой и врезалась в стену. А может Генку подводило плохое зрение.

— Ты ж косой, Какашка, — произнес Горик после паузы. — Куда тебе стрелять.

Похоже, он не верил, что вот сейчас может умереть. Юля же, напротив, очень реалистично представила, как брызгают армянские мозги через дырочку от вылетевшей пули на затылке.