Ричард Длинные Руки – эрцфюрст

— Все любят зрелища, — согласился я. — Да еще если не платить.

Она идет рядом строгая и торжественная, ни словом не проговорившись, что эльфы вообще-то далеко не все на празднике, но это лишь значит, что у нас здоровая крепкая семья, в которой у каждого из супругов свои мелкие секретики друг от друга.

Лес впереди начал заканчиваться. Как ни странно, за могучими деревьями наметилось свободное пространство, я ощутил смутное недоумение, но помалкивал, а еще через пару минут ахнул, ощутив себя муравьем, что входит в просторный дом человека и вдруг понимает, что не он, муравей, венец творения.

Дальше широкая поляна, на той стороне гора до небес, вся стена покрыта исполинским мхом, жутким и допотопным. Зеленые и бурые волокна свисают, как щупальца осьминогов, подрагивают слегка, раскачиваются.

Я устрашенно повел головой из стороны в сторону, отказываясь верить, что это не Эверест, а дерево, некое прадерево, что проклюнулось где-то на заре голосеменных и с тех пор продолжает расти.

Гелионтэль, очень серьезная, повела меня, как ребенка, за руку, сестры продолжают гусятить сзади, а я втянул голову в плечи, чувствуя, что приближаюсь к чему-то эпическому, такому же древнему, как и языческие боги.

Гелионтэль наконец отпустила мою руку, но лишь для того, чтобы скрестить свои на груди и низко поклониться этому чудовищному дереву, где древесина наверняка крепче железа, иначе уже просело бы под собственной тяжестью.

— Великий и Вечный Дуб, — проговорила она торжественно и нараспев, — мы снова бежим и спасаемся, нас мало, и мы взываем к тебе, Всемогущий, дай нам силы пережить новую беду!.. И просим тебя дать позволение принять в нашу семью моих сестер, дабы они тоже стали женами моему мужу и смогли родить детей, которых у нас все меньше и меньше…

Она опустила голову и застыла. Сестры по одной выходили вперед и почти дословно повторяли просьбу, чтобы им было позволено войти в семью их старшей сестры.

Когда закончила последняя, Яэль, все застыли со склоненными головами. Я тоже повторял все, что удавалось, особенно получается молчать, но когда это затянулось, начал зыркать исподтишка по сторонам, наконец прошептал как можно тише:

— Ну что, можно уходить?

Гелионтэль ответила так же тихо:

— Нет.

— А чего ждем?

— Ответа.

Я прошептал с дрожью в голосе:

— Если такое ответит… даже боюсь и представить.

— Не бойся, — ответила она шепотом, — мы ведь его дети. Он к нам добр.

— А что так долго думает? — спросил я тихохонько. — Ведь дело-то простое… Хотя да, это я глуплю. В растениях, даже в голосеменных, все процессы протекают медленно, а если это еще и дуб, то тем более…

Зелено-бурый мох зашевелился, медленно пополз в стороны, освобождая кору. Это выглядело чудовищно странно и даже страшно, я охнул и застыл, замороженный страхом. Четкий рисунок коры, где трещины глубиной с ущелье, подрагивая, начал меняться, я смотрел как завороженный, пока не сообразил, что в древесной стене появляется гигантское лицо размером с двухэтажный дом, похожее на жутковатый барельеф.

Все так же покрытое глубокими морщинами, оно становилось все отчетливее, мой страх перешел в ужас, это в самом деле языческий бог, древний, хтонический, полный звериных инстинктов.

Тяжелые выпуклые веки, вдвое больше, чем щиты в рост человека, медленно пошли вверх. Я задержал дыхание, чтобы не вскрикнуть, и был прав: глаза под серыми морщинистыми веками оказались ужасающе зелеными и ясными, замораживающими кровь в жилах и заставляющими сердце колотиться с неистовой силой, а потом замирать, словно на льду.

Раздался тяжелый подземный удар. Земля под нами дрогнула. Я напрягся, готовый к неожиданностям.

Гелионтэль счастливо вскликнула:

— Спасибо тебе, Вечный!.. Спасибо тебе, Отец наш!

А сестры, как испуганные обезьянки, сгрудились за ее спиной и торопливо повторяли:

— Спасибо, Великий!.. Спасибо, ты помнишь о нас!

Гелионтэль толкнула меня, я вздрогнул и кое-как выдавил через зажатое невидимой рукой горло:

— Ага, спасибо за щедрый дар… Ну, ты меня понимаешь… В общем, благодарю, и если могу чем-то, только свистни, всегда готов, хотя я муравей, а ты вон какой здоровенный… За добро надо добром, а тут привалило, ага, четыре в сумку, надо же, кто бы думал… Буду заботиться, а как же, еще бы… Да здравствуют эльфы, эльфизм и эльфийство как бы во всем мире!

Гелионтэль дергалась, ничего не поняла, но голос мой звучит уважительно, а смотрю, даже взираю на Материнский Дуб с почтением и благоговением в слегка трепещущем взоре, наконец она дернула меня за пояс и шепнула:

— Все-все, уходим!.. Не поворачивайся, это неприлично.

— Даже непристойно, — согласился я и подумал, что обычаи, особенно глупые, везде одинаковые, а вот умного так мало, так мало, только я и Бобик. Да еще арбогастр…

Новые жены на обратном пути окружили меня, щебечут и хватают за руки, цепляются, одна вообще попыталась взобраться на плечи, довольно успешно, и некоторое время ехала так, победно и свысока поглядывая на сестер, пока Гелионтэль не согнала.

Я в некотором смущении приглядывался к новой заботе, на первый взгляд выглядят одинаковыми, но это потому, что все четыре золотоволосые, с изящно вырезанными заостренными ушками и кукольно безукоризненными мордочками, но Мюэль, к примеру, с самой развитой фигурой, хотя, конечно, не доярка, в то время как Кюэль худенькая и гибкая, как молодая ящерица, а Яэль и Оэль по фигурам нечто среднее между ними, зато обе смешливые за всех сестер, постоянно строят глазки, кокетничают и подшучивают как над сестрами, так и над всем, что попадает на их острые язычки.

Я провел в домике сестер неделю, хотя планировал сутки уделить каждой, однако все как-то путалось, они оказались слишком смешливыми и дурашливыми, хохочут без умолку и обманывают меня, пользуясь тем, что я вот так с ходу еще не различаю их, а когда на четвертый день, переев сладкого, пытался смыться, Гелионтэль настояла на контрольной вязке.

На седьмой день сестры поутихомирились, начали прислушиваться к себе, как будто что-то уж может быть заметно, дуры, хоть и эльфийки, с другой стороны — натуральные блондинки, так что да, зато красивые настолько, что сердце заходится, ласковые и нежные, словно волшебство какое-то неземное…

Гелионтэль, как старшая сестра, на эти дни переселилась к сестрам, я вижу, как она волнуется и трепещет за будущее эльфийской расы, скорбит об утраченном величии этого древнего народа, переживает за свою семью, что в таком упадке, но я все уверял насчет временности спада и рассказывал про белые и черные полоски на удивительном животном, именуемом зеброй.

В конце концов я сказал торжественно:

— Знаешь, Гелионтэль… Эльф всегда должен делать наибольшее из того, что он может для общества, верно? Ну вот… Потому, если в сороратство входят и двоюродные, то я мог бы принять в семью и троюродных… Ибо для чистой совести и чувства удовлетворения… глубокого удовлетворения!.. нет ничего выше, чем потрудиться на благо нашего народа и сделать даже больше, чем от тебя требуется!