Ричард Длинные Руки – герцог

В небе висит, как молот над муравьем, страшная луна, слишком огромная для этого неба. Я нащупал серебряный крестик на груди, пальцы втиснули его в ладонь и сжались в кулак.

Ну хоть какую-то поддержку бы! И хотя вроде бы люблю все в одиночку, такой вот герой, но это больше рисуюсь, а так отчаянно нуждаюсь в ком-то, прикрывающем спину.

Воздух сырой, гнилостный, пахнет запустением и нечистотами. Серый ползучий мох скрыл все камни, я отчетливо вижу, как шевелятся ворсинки. Далеко-далеко в дикой тоске закричал зверь, нечто неживое в этом душераздирающем вопле, с другой стороны откликнулся такой же монстр и захлебнулся в судорожном кашле.

Я пробирался между руинами, часто с непривычки оскальзывался, в моем мире подошва крепко стоит на таком камне, а здесь почти всегда все покрыто толстым слоем слизи.

Мертвенный свет холодно и равнодушно отражается от мокрой поверхности камня. Я настороженно присматривался, непонятные строения тянутся справа и слева. То ли жилые, то ли давно заброшенные, от всех несет унынием, тоской и обреченностью, как от давно махнувших на себя рукой людей.

Я прислушивался изо всех сил, могильная тишина давит на уши. Даже в небе, где быстро бегут тяжелые лохматые тучи, абсолютно тихо, хотя у нас бы все сотрясалось от грома и грохота.

Только слабое чавканье под ногами, будто иду по нескончаемому болоту.

Я даже подпрыгнул, когда над головой раздался злой насмешливый голос:

– Люблю, когда мясо само приходит!

Голос явно женский, хотя злобы и ненависти в нем на десять демонов. Я выхватил меч и отскочил назад, в который раз подумав, что в Темном Мире мое чутье на опасность срабатывает далеко не всегда.

Спереди спрыгнули с темных уступов, загораживая мне дорогу, разукрашенные по всему телу татуировкой, совершенно обнаженные женщины.

В руках кривые мечи с широкими лезвиями, рукояти короткие, зато над эфесами поработал какой-то сумасшедший дизайнер, красиво, но крайне неудобно в бою. Такие мечи больше для устрашения, чем для реальной схватки.

Сзади послышались мягкие удары о землю. Я не стал оглядываться, понятно, такие же отрезают дорогу к отступлению. Сердце уже не стучит учащенно, как при входе в этот мир, а колотится в панике. Меньше всего хотелось бы драться с женщинами. Во-первых, женщин бить нельзя, это усвоено твердо, а если приходится драться, то должны как-то убиваться сами, ну там поскользнуться и упасть виском на острый камень, выпасть из окна или нечаянно убить одна другую, а я, даже весь израненный, должен только отступать и защищаться…

…во-вторых, женщина с оружием куда опаснее мужчины, потому что мужчина часто берется за меч из необходимости и еще потому, что от него этого ждут. Он как бы обязан, статус мужчины подразумевает некие мужские действия и поступки, потому с мужчиной всегда можно договориться. Если его победить в поединке – не ударит в спину, честь есть честь. Но если женщина берет в руки оружие, то жаждет драться, а уж зачем ей это: самоутвердиться или насладиться муками других – для меня неважно, это очень серьезные противники.

Ненавижу баб с оружием, мелькнуло в мозгу, но я выдавил улыбку и прокричал с предельным восторгом:

– О, сколько красивых женщин!.. Я в раю!

Одна, страшная, как смертный грех, прошипела злобно:

– Сейчас ты узнаешь рай…

Вторая сказала громко:

– Новенький… Еще не понимает.

– Свежее мясо, – сказала третья.

– Молодое, – добавила еще одна.

Я торопливо шарил взглядом по их лицам, нет, все смотрят, как на кролика, которого надо забить, снять шкуру, а мясо сожрать едва-едва прожаренное.

– Свежее, – согласился я. – Хотя малость вспотел… Может быть, сперва помоемся? Вместе, конечно. А то запахи, знаете ли…

Они злобно расхохотались, одна сказала насмешливо:

– Вы слышали? Запахи! Это вонючее животное уже испачкало штанишки!

– Да, – согласилась еще одна громко и шумно потянула ноздрями воздух. – Запах не спрячешь.

Ее лицо дергается, как у нервнобольной, перекашивается жуткими гримасами, грубая татуировка даже на щеках, однако новая волна страха прошла по спине: это не татуировки, это… шрамы. Шрамы от умело нанесенных разрезов, которые уже ни убрать, ни смыть.

Первая и еще две начали приближаться, широко и провоцирующе двигая исполосованными толстыми рубцами бедрами. Груди вызывающе подкрашены, что тоже как бы вызов обществу, морали, приличиям и всем устоям: смотрите, не прячем!

– Эй-эй, красотки, – сказал я громче. – Меня этим не возьмешь! Давайте что-то посерьезнее!

– А чем тебя возьмешь, – проворковала она насмешливо, – красавчик? Или, точнее, за что тебя надо брать… сразу?

Остальные захохотали, подчеркнуто грубо и вызывающе, как девочки-подростки, что в стае чувствуют себя увереннее и наглеют так, что куда там парням, те умеют останавливаться, потому что их с детства приучают быть самостоятельными, а это значит – не только бить, но и получать удары.

Я наконец выставил перед собой меч и встал в боевую стойку. Сердце колотится, как сумасшедшее, в самом деле смертельно перепуган, предпочел бы встретить вдесятеро больше мужчин, чем эту дюжину женщин.

Когда на тебя бросается собака, это неприятно, но все-таки понятно и ожидаемо, все-таки рычала и гавкала, а вот когда бросается кошка, это всегда гадко, страшновато и непонятно. Нападение собаки как бы честнее, хотя никому не понравится, но стократ отвратительнее, когда прыгнет с растопыренными когтями и злобным шипением кошка, они должны ласково нежиться в кресле и мурлыкать…

Женщина с оружием – это нечто противоестественное человеческой натуре. Женщины не должны брать в руки оружие, их сила совсем в другом.

Они обошли меня со всех сторон, одна сказала хриплым мурлыкающим голосом:

– Давайте возьмем живым?.. Так хорош… Я буду отрезать по кусочку… и даже ему дам пожевать своего…

Вторая ответила с предостережением:

– Он не выглядит перепуганным.

– Значит, совсем дурак!

– Я бы не хотела, – сказала вторая, – чтобы кого-то убил или хотя бы ранил…

– Почему? – спросила первая жестоким голосом. – Ты же любишь доедать раненых!

– Нас и так осталось всего двенадцать человек, – ответила вторая угрюмо.

Я крикнул:

– Эй, вы что, и своих едите?

Первая прорычала:

– А ты как думал?.. Свои даже слаще…

Они злобно хохотали, переговаривались, что и как будут вырезать из моего еще живого тела, гримасничали, все грубо и подчеркнуто отвратительно, словно хвастаются друг перед другом своим падением, своей способностью творить гнусности.