Ричард Длинные Руки – конунг

Примчался и ликующе напрыгнул Бобик, горячий красный язык начал усиленно облизывать лицо. Я лежал и отплевывался водой, все-таки надо делать вид, что и сам почти утонул.

Сэр Торкилстон осторожно отстранил Адского Пса.

– Тихо-тихо, ты мешаешь…

Вокруг столько народу, словно на городской площади. Я поднялся на колени и склонился над женщиной.

Такие на кораблях не бывают даже по случайности, их нет даже в портовых городах, а если такая вот и появилась бы в семье простых крестьян, ее гордую красоту быстро бы заметили, и дальше она жила бы в замке или дворце. Аристократы потому красивее и сильнее простолюдинов, что у них есть возможность выхватывать вот таких и вводить в свои семьи.

С мостика спустился, грузно ступая, Ордоньес. Перед ним расступились, он приблизился и застыл в немом изумлении.

– Что стряслось? – прогрохотал надо мной его адмиральский голос.

– Я увидел что-то в море, – объяснил я, – показалось, что женщина… Слез потихоньку, я не умею прыгать с высоты, а у вас тут такие высокие борта… Ну, оказалось, что прав. Но корабль хоть и стоит на месте, но я как-то отплыл за нею, что ли…

Он проворчал:

– На рассвете расстояния обманчивы… Но все-таки вы… не очень-то… это было совсем не умно… и слишком рискованно…

– Знаю, – сказал я с раскаянием. – Но я столько дней просидел за рабочим столом, словно писарь какой шелудивый! Теперь просто зудит совершить какую-то грандиозную дурь, да чтоб побольше и помасштабнее!

Он хотел что-то сказать еще, но женщина тихо простонала, закашлялась, изо рта хлынула вода. Бобик угрожающе заворчал. Я перевернул ее вниз лицом и подставил под живот колено, так нас учили помогать утопающим. Она закашлялась сильнее, вода под давлением хлынула широкой струей.

Дождавшись, когда отплюется и начнет приходить в себя, я поднял ее на руки и сказал властно:

– Отдохнет в моей каюте.

Бобик зарычал громче, матросы смотрели с ужасом, Ордоньес крикнул вдогонку:

– Сэр Ричард, это же морская ведьма!

– Все женщины ведьмы, – крикнул я достаточно бодро, – так какая разница, морская или сухопутная?

Он внезапно хохотнул:

– Может быть, вы и правы.

Сэр Торкилстон поспешил впереди, открыл суетливо двери, а когда вошли в каюту, сказал со вздохом облегчения:

– Как же вам верят!.. А могли бы обоих за борт.

– За что?

– Женщина на корабле! Жди несчастий.

– Нам всего лишь обогнуть Зуб Сатаны, – заверил я. – Это не плаванье! Ничего не успеет случиться.

– С вами и не случится?

Я уложил женщину на свое ложе, она зябко вздрагивала и смотрела то на меня, то на сэра Торкилстона большими испуганными глазами. Бобик грозно рычал, не сводя с нее багровых глаз, шерсть поднялась дыбом.

Сэр Торкилстон посмотрел на меня, на женщину, отступил к двери и почтительно поклонился.

– Пойду взгляну, – произнес он неуклюже, – как там наверху. И послушаю, что говорят матросы. Боюсь, им все-таки очень не нравится эта женщина. Моряки – народ суеверный.

– Успеха, – сказал я.

Он обернулся в дверях.

– Бобик, ты со мной?

Бобик не оглянулся, продолжал рычать, но с места не сдвинулся, что-то ему не нравится, очень не нравится, однако мне пока ничего не грозит, иначе бы уже подобрался для прыжка.

Торкилстон вышел, плотно притворил за собой толстую дверь. Я сотворил горячий кофе, женщина вздрогнула, когда из ничего появилась глиняная чашка, а оттуда пошел ароматный пар.

– Выпьешь? – предложил я. – Хоть море и теплое, но, думаю, тебе не мешает согреться.

Она взяла чашку без опаски, рука белая и холеная, как будто изнеженную аристократку выбросили за борт, взгляд все еще испуганный, однако щеки чуть порозовели.

Бобик еще раз рыкнул, но уже тише, лег у двери, не сводя с нее красных глаз.

– Что это? – голос ее прозвучал слабо, но странно мелодично, словно наполовину голос, наполовину игра на неизвестном инструменте. – Странный запах…

– Неважно, – сказал я. – Просто подкрепись.

Она осторожно отхлебнула, прислушалась, сделала второй глоток, уже побольше.

– Ну, – сказал я, – давай рассказывай. Кто ты и что ты. Как ты ухитрилась там уцелеть? Все-таки мокро…

Она ответила слабым голосом:

– А что особенного? Вода здесь теплая.

– Не очень теплая, – напомнил я, – если не просто поплавать чуть-чуть… Ты сколько там пробыла?

– Недолго, – ответила она неохотно. – Но теперь и близко к морю не подойду. Поселюсь в лесу или в горах…

– Ты из Орифламме, – спросил я, – или из Вестготии?

Она замялась, взглянула быстро и цепко:

– Как вам сказать…

– Может быть, – сказал я, – с купеческого корабля? Или пиратского?

– Пиратского? – переспросила она. – Здесь водятся пираты? Какой ужас.

Но слова прозвучали ровно и бесцветно, то ли совсем нет сил, то ли пираты ее беспокоят меньше всего.

– Судя по всему, – сказал я, – тебя сбросили за борт недавно, иначе уже рыбы обглодали бы до костей…

Она кивнула.

– Да, недавно.

– Но как ты не захлебнулась?

Она посмотрела искоса.

– Похоже, вы сами скрываете от своих умение плавать под водой сколько угодно.

– Почему так решила?

– Думаю, я была у самого дна.

– Не сколько угодно, – возразил я. – Наверно, есть ограничения.

– Но вы их не знаете?

– Проверять было некогда.

Она кивнула.

– Я тоже могу… долго.

– Так сколько ты там пробыла?

На ее лицо набежала тень, она опустила голову.

– Дольше, чем хотелось бы.

По моей спине пробежала незримая ящерица с мерзко холодными лапищами. Вдруг почудилось, что речь идет не о часах и даже сутках, а о годах и, возможно, больше, чем годах. То-то на ней платье странного покроя.

– И что ты последнее помнишь? – спросил я. – Какая Война Магов была последней?

Она вздрогнула, взгляд ее стал диким.

– Война Магов? Какая Война Магов?

Чашку она держит обеими руками, вздрагивает, лицо бледное, на меня поглядывает поверх нее испуганно и с жалобным видом маленькой девочки из аристократической семьи, внезапно очутившейся на тихоокеанском острове среди каннибалов.

Я старался смотреть с сочувствием, но внутри нарастает зловещий холод. Эта милая крошка пробыла на дне океана очень-очень долго. Даже страшно представить… Ни человек, ни зверь не смогли бы.