Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии

Мы сидели теперь друг напротив друга, и хотя он в золоте, а я в стальных доспехах, но «все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат», так что мой ранг ничуть не выглядит ниже, на войне булат ценнее злата. Архистратиг как будто понял, прижал руки к сердцу, но ладони уперлись в выпуклую кирасу из надраенного золота.

–  Человек, - произнес он почти проникновенно, - поверь!.. Ты все не так понял!..

–  Михаил, - ответил я, чувствуя, как победно начинает стучать сердце, - вешай лапшу другим ангелам. Я человек, ты что, не понял?.. Я понял даже то, что ты до сих пор не… усвоил, говоря политкорректно. Хорошо, давай пока о другом.

Он произнес надменно, словно я уже стою перед ним на коленях:

–  Говори, смертный.

–  Примерно определено место, - произнес я с усилием, - где накапливаются заговорщики.

–  В аду?

–  Само собой, - ответил я, - там у них база, тренировочный лагерь, где готовят боевиков и, подозреваю, смертников. Из числа бывших заключенных, как полагаю.

Он спросил с хамским интересом:

–  Которые в котлах сидели?

–  Которые вообще отбывали пожизненное, - ответил я и уточнил: - Продленное до Судного Дня. И не так важно, где сидели и как их наказывали. Их и должны были наказывать за особо опасные преступления против человечества и отдельных особо уважаемых граждан.

–  И что собираетесь делать?
– спросил он с тем же ленивым интересом.

Я сказал зло:

–  Михаил, не прикидывайся. Там и твои люди! Боюсь, они и есть основные заговорщики. Тем, свергнутым, не до бунта. Чтобы их расшевелить, нужны были сытые и уже зажравшиеся. Из твоего небесного легиона, если ты по солдатскому быстроумию еще не понял.

Он поморщился:

–  Что ты предлагаешь, смертный?

–  Предлагаю спешно собрать свои легионы, - отрезал я и посмотрел ему в глаза твердо и требовательно.
– Вельзевул откроет для вас врата. Нужно ударить немедленно, пока мятежники не успели выступить. Лучше захватить их в их же гнезде врасплох, чем отслеживать их отряды.

Он взглянул победно:

–  А Вельзевул сам не совладает?

–  Может, - ответил я, - и совладает. Но там и твои соратники из небесного легиона. Тебе в самом деле не жаждется покарать изменников? И как это будет выглядеть, если ты не поведешь войска в бой? Как трусость?

Он мгновенно вскипел, но я не дрогнул перед его гневом, и, сдержавшись, он прорычал:

–  Я могу собрать сорок девять миллионов ангелов в одно мгновение!

–  Сорока девяти у тебя нет, - сказал я со злорадством, хотя чему тут радоваться, - хотя бы пара миллионов из твоих сейчас на тайной базе террористов осваивает приемы партизанской войны в современных условиях. Но дело не в этом. Проверь готовность своего легиона сражаться. Многие, наверное, разжирели так, что и летать не могут?.. А я договорюсь с Вельзевулом, чтоб открыл портал и расположил свои войска так, дабы с твоими не больно… общались.

Он произнес гордо и с тем оттенком покровительственной милости, как если бы разговаривал с последним из слуг:

–  Пусть подготовит для нас дорогу. А мы войдем и все там сметем.

–  Прекрасно, - сказал я, - вы такие великие, могущественные, светлые, даже сияющие! Думаю, вам будет нетрудно доказать, что Господь вовсе не велел вам подчиниться человеку своим поклоном Адаму?

Он посмотрел на меня с подозрением:

–  Что ты задумал?

–  Да просто решить свой спор в суде, - ответил я безмятежно, - а не на поле брани. Мы же цивилизованные или хто?.. Господь будет только рад цивилизованному решению вопроса. Господь, как я полагаю, все-таки за цивилизацию.

–  И как ты это видишь?

–  Если собрать знатоков права с твоей стороны, - предложил я, сам воодушевляясь идеей, - и с той стороны, что в аду, и навсегда закрыть этот возникающий вопрос? Каким будет решение, то мы и признаем.

Он хмыкнул, посмотрел на меня с презрением:

–  Хорошо. Пока Вельзевул готовит для нас дороги.

–  Пока только портал, - уточнил я.
– Дороги сейчас разведываются. За это время можем провести такой суд.

–  Если ты еще не передумал, - сказал он.

–  Зачем же?
– возразил я.
– Люди очень заинтересованы, чтобы не оставлять нерешенных вопросов! Нерешенные опасны. Рано или поздно они приводят через недоверие, обиды и претензии к разным победоносным и славным войнам, после которых уцелевшие начинают отстраивать все заново. А мы мирные люди, но наш арбогастер… сравнительно мирные, конечно. В меру. Но стараемся! Весьма. Хоть и плохо. Но, как сказано в Святом Писании, старание - самое главное. Ибо показатель. А показывать важнее, чем быть, верно?

Он посмотрел с недоверием:

–  Это на что намекаешь? Я ничего не понял.

–  Понимать не надо, - возразил я победоносно.
– Главное - верить! Вера - это наше все. В общем, так и сделаем. Я позову старомятежных, а ты крайне правых, и мы сегодня же и решим. Идет?

Он кивнул:

–  Так и сделаем.

Прежде чем я раскрыл рот, он поднялся, крылья за его спиной раздвинулись, вспыхнул свет, Михаил мгновенно исчез, я не успел сказать, что, дескать, ловлю на слове, вечное наше мужское желание оставить последнее слово за собой.

Глава 12

Ангелы, некогда представлявшие безликую массу, созданную только как «посланцы», за века и тысячелетия, как убеждаюсь с каждым днем общения, все же обрели кое-какие различия.

Больше всего, конечно, преуспели так называемые мятежные. Они еще в начале отказались подчиняться человеку, но потом постепенно и самые тупые из них начали осознавать, что те тоже существа, а не просто бегающие по саду две козы по имени Адам и Ева.

Потому неудивительно, что Михаил так воспротивился идее, что человек пытается вернуть свое право властвовать над созданным Творцом миром. И, конечно, воспротивятся другие. В прошлый раз человеку поклонились совершенно бездумно, раз так велел сам Создатель. А сейчас даже самые преданные Создателю еще подумают, поклониться ли, и чем это грозит, если поклонятся.

Странно, сейчас поддерживают меня как раз те, кто в тот раз поклониться не возжелал. Еще не знаю толком, почему поддерживают, то ли поумнели, то ли в пику светлым, которых сами называют темными, но потом будем разбираться в мотивах, сейчас же нужно как можно скорее разгромить тех, кто старается сделать уничтожение человечества неизбежным.

В большом зале пусто, тихо и торжественно. Я огляделся по сторонам, увидел идущего навстречу диакона, спросил тихо:

–  Отец Дитрих здесь?

Он медленно наклонил голову:

–  Да, однако он наипаче занят.

–  Очень?

Он посмотрел на меня с неудовольствием:

–  Он всегда занят очень.

–  Хорошо, - сказал я уступчиво, - не буду отвлекать всякой ерундой от высоких мыслей. Ибо что отличает человека от зверя? Верно, высокие мысли и помыслы…

Он поклонился, вид недоумевающий, и тихо пошел дальше. Я двинулся к далекому выходу, встретил только пару священников, что поклонились издали и прошли под стенами, держа руки в широких рукавах на груди, словно бездельники, да еще служка поспешил распахнуть передо мной ворота собора, словно я не человек, а толстый слон.