Ричард Длинные Руки – рауграф

– Иногда противоречат, – возразил я.

– Например?

– Например… ну, человек умирает от голода, а единственный способ сохранить жизнь – украсть кусок хлеба. И тогда это ему дозволено самим Господом, ибо жизнь человека бесценна, а тот, кто соблюдет заповедь в том виде, в каком ее понимает отец Гэбриэль, будет приравнен к самоубийце, который недостоин быть похороненным на кладбище и которого закапывают по ту сторону ограды!

Отец Гэбриэль окрысился, лицо пошло бурыми пятнами, а в злобных глазенках я видел только жгучую ненависть.

Кардинал хмурился, вяло жевал ссохшимися старческими губами, складки на шее колыхаются, как тяжелые шторы, собранные по обе стороны сцены, где двигается такой же ссохшийся кадык.

– Значит, – произнес он медленно, – вы оправдываете воровство? Вы против второй заповеди?

Я стиснул челюсти, кровь стучит в виски, требуя вскочить, наорать и разметать их в клочья. Ватикан далеко, а я здесь полновластный хозяин всех и всего…

– Ваше преосвященство, – ответил я как можно более ровным и крайне смиренным голосом, – я привел пример нужности постоянной и неослабевающей работы Церкви над совершенствованием нравственных законов. Юридические законы не возникают сами по себе, они базируются на нравственных. И пусть первые будут как можно ближе к идеалу и… к жизни тоже.

– Вы не ответили, – напомнил он сухо.

– Ответил, – возразил я. – Трудами Отцов Церкви разъяснено, что человек вправе украсть кусок хлеба… но лишь в случае, если не мог заработать. Если у него в доме не осталось ни зерна, ни муки, а никто из родни, знакомых или даже случайных прохожих на улице не откликнулся на его просьбу о спасении. Только в этом случае имеет моральное право украсть… в любом другом – он преступник, которого надлежит наказывать строго и сурово.

Он надолго задумался, опустив голову. Затем поднял голову и бросил на меня острый взгляд:

– Что-то не припомню такого толкования в трудах Отцов Церкви… впрочем, я мог что-то забыть или пропустить. Но у меня к вам еще вопрос…

– Я весь внимание, ваше высокопреосвященство.

Он вперил в меня обрекающий взгляд:

– Апостольские заветы для вас не указ, как я чувствую?

Я смиренно склонил голову:

– Мне неловко вам такое напоминать, ваше высокопреосвященство, но… у Христа не было апостолов. Это мы потом назвали тех малограмотных и необразованных рыбаков и прочих его слушателей – апостолами. Христос вообще не создавал Церковь. А если вспомнить, то все слова Христа остались только в пересказах его учеников. Это значит, что между словами Христа и постановлениями Церкви могут быть противоречия…

Отец Гэбриэль нахмурился, сказал резко:

– Таких противоречий нет!

– Да-да, – сказал я, – конечно, нет. А те противоречия, на которые указывают еретики, конечно же, ложны.

Кардинал спросил отрывисто:

– Но если бы вы обнаружили подобные противоречия, которых на самом деле нет, как бы вы отнеслись к ним?

Они все трое молчали и смотрели на меня, как три гончих, загнавших зайца в угол.

Я заговорил медленно и осторожно, чувствуя, что иду над пропастью по лезвию ножа:

– Естественно, я бы счел истиной то, что говорится в последних декретах Церкви… вне зависимости от того, что говорили апостолы и даже… Христос.

Ледяным холодом пахнуло в помещении, я ощутил, что переборщил. Отец Габриэль спросил холодным голосом:

– Это как вас понимать?

– Апостолы тоже были люди, – ответил я поспешно. – Вон Петр, ставший первым главой Церкви, за одну только ночь трижды отрекся от Христа, проявив позорнейшее малодушие!.. А Фома неверующий? А другие?.. Они могли ошибаться в деталях, могли даже не совсем верно записать какие-то слова Христа… Но Церковь строили уже мудрые и в высшей степени образованные люди. Тертуллиан – лучший юрист Римской империи, блестяще образован, да и все Отцы Церкви – это не туповатые, хоть и честные Петр и Андрей, или малограмотные… ну, почти все остальные… Потому я больше верю толкованиям современных богословов, которые учитывают и современные реалии…

Отец Раймон смотрел на меня с ужасом и украдкой подавал знаки, чтобы умолк, не спорил, смирился, иначе меня тут же сожрут вместе с костями, даже сапоги со шпорами проглотят и не заметят.

Отец Гэбриэль нахмурился, сказал резко:

– Какие реалии? Учение Христа вечно и неизменно!..

– Абсолютно согласен, – сказал я поспешно. – Но сейчас филимистян, карфагенян и халдеев больше нет, верно? А с рыцарями нужно говорить чуть иначе, чем с теми древними народами. Церковь, кстати, делает это весьма успешно. Возможно, вы этого еще не знаете, но Церковь со своей ролью вести народы вперед в будущее пока справляется.

Прелаты окрысились, даже отец Раймон обиделся, только кардинал, старый волк и очень уж искушенный в словесных сражениях боец, сделал вид, что просто не заметил шпильку ввиду ее безвредности для его дубленой шкуры.

– Кстати, – произнес он, – у меня еще один вопрос. На сегодня, думаю, последний…

– Смиренно слушаю вас, ваше высокопреосвященство.

Он бросил на меня угрюмый взгляд, не издеваюсь ли, говоря о смирении, вот так стоя с гордо вскинутой головой и выставленной вперед ногой, словно перед ударом.

– Почему вас покинул молодой рыцарь, – спросил он неожиданно, – ранее поклявшийся служить вам?

Меня обдало холодом, тянущая пустота возникла в груди.

– Сигизмунд?

Он кивнул:

– Да. Что вы о нем скажете?

– Это была сама чистая душа, – ответил я, – какую я только встречал. Нет, самая чистая душа, какая вообще может существовать на свете!

Он снова кивнул, в глазах разгорался огонек хищника, что уже догоняет жертву:

– Как ни странно, в этом мы с вами согласны. Но почему он вас покинул?

– Я не соответствовал его критериям святости.

– Слишком размыто, – заметил он холодно. – Поконкретнее, пожалуйста.

Я вздохнул, сколько времени прошло, но заноза до сих пор ноет в сердце.

– Я позволил дьяволу забрать ведьму, – ответил я. – Хотя, возможно, мог бы побороться за ее душу.

Он вперил в меня жадный взгляд:

– Так-так, расскажите подробнее. Почему не поборолись? Разве дьяволу можно уступать без боя?

– А вы считаете, – спросил я, – с ним нужно спорить всегда?

– Конечно, – ответил он убежденно.

– А если скажет, что два и два равно четырем?

Он поморщился:

– Давайте вернемся к вашему случаю. Даже великие грешники, если успевают покаяться, получают прощение. Ведьма взывала к вам?

– Взывала, – подтвердил я.

– И что?

Я сказал зло:

– Я – не Христос!.. Я не подставлю левую щеку, не надейтесь. Мир держится больше на справедливости, чем на милосердии, если вы этого еще не знаете. А справедливость одна для всех. Я, как паладин, обязан блюсти именно справедливость, а не драться за тех, которые в данный момент считаются «нашими». Та женщина продала дьяволу душу в обмен на земные блага. И пользовалась ими до самой старости! И что же, в последний момент успеет покаяться и – спасена?.. Да какой же тогда я паладин, если вступлюсь за такую? Дьявол забрал ее по справедливости!